Книга Кулинар - Мартин Сутер

Он понёс миски на улицу. Там, у входа в храм, под разноцветным балдахином накрывали стол. Две женщины приняли у Маравана пачади и начали раскладывать его по пластиковым тарелкам небольшими порциями. Он взялся им помогать.

Они не успели дойти и до середины, как двери храма распахнулись. Толпа верующих устремилась наружу. Смеясь и шумно болтая, люди отыскивали на пороге свою обувь. «С Новым годом! — кричали они по-тамильски. — Счастливого Нового года!»

Женщины продолжали раскладывать тарелки, а Мараван — распределять пачади. Он сосредоточился на своей работе, однако держал ухо востро, прислушиваясь к замечаниям гостей со страхом и любопытством художника, наблюдающего за реакцией публики на своей выставке. Они не сказали ничего обидного, но и восторженных похвал Мараван не дождался. Весело и бездумно люди поглощали то, во что он вложил столько любви.

Кое-кого из присутствующих Мараван узнавал, однако немногих. Его участие в жизни общины ограничивалось посещением храма в праздничные дни да контактами с соотечественниками, проживающими в одном с ним доме. Последних он время от времени приглашал на ужины, в основном чтобы проверить на них своё качество стряпни. Иногда Мараван появлялся и в тамильских магазинах, чтобы перекинуться парой слов с хозяином или покупателями. Только и всего. И не потому, что его работа и дорогостоящее хобби оставляли мало свободного времени. Основная причина была политическая: Мараван хотел быть как можно дальше от партии ТОТИ, которая имела большое влияние в иммигрантской среде и выколачивала из диаспоры деньги.

Мараван не верил милитаристам с их идеей независимого государства Тамил-Илама. Он не любил говорить об этом вслух, но всегда полагал, что деятельность «тигров освобождения» никак не способствует единению народов Шри-Ланки и препятствует возвращению на родину всех тех, кто прозябает вдали от неё в тяжёлых условиях и вынужден выполнять унизительную работу. Мараван не хотел финансировать такую партию.

— С Новым годом! — вдруг произнёс женский голос.

Перед Мараваном стояла девушка в красном сари с широкой золотой каймой. Так красива может быть только молодая тамилка: блестящие волосы, низко начинавшиеся надо лбом, разделял пробор; между густыми, слегка изогнутыми бровями выделялась красная точка; радужная оболочка глаз была почти такой же чёрной, как зрачок; нос — прямым и тонким. Красавица широко улыбалась, смущённо и несколько вопросительно глядя на Маравана.

— Успели тогда на работу? — спросила она.

Только сейчас Мараван узнал свою попутчицу из трамвая. В кургузой стёганой куртке с капюшоном он не разглядел её прелести.

— А вы? Пятна отстирались? — в свою очередь, поинтересовался Мараван.

— Спасибо маме, — вздохнула девушка, указывая на стоявшую рядом полноватую женщину в сари цвета красного вина. — Это тот человек, с которым мы вместе упали в трамвае, — объяснила она матери.

Женщина кивнула, переведя взгляд с дочери на Маравана и обратно.

— Пойдём, отец ждёт, — обратилась она к девушке.

Только сейчас Мараван заметил, что его знакомая держит в руках две тарелки, а её мать ещё одну.

— До свидания, — попрощалась красавица по-тамильски.

— До свидания… — отозвался Мараван и задумался, вспоминая её имя. — Сандана, так?

— Да, а вы Мараван?

Май 2008

8

В мае Мараван признался своей семье, что он лишился работы. Ему не оставалось ничего другого, поскольку он не мог послать сестре той суммы, которую она просила. В Джафне не хватало сахара и риса, а цены чёрного рынка превышали его финансовые возможности ещё до увольнения.

Тем не менее Мараван пообещал раздобыть денег и перезвонить на следующий день. Однако сестра на переговоры не явилась. В «Баттикалоа-Базаре» он узнал, что на Шри-Ланке объявлен трёхдневный траур по случаю смерти бригадира Балрая — героя наступления на Слоновьем перевале.

Лишь на четвёртый день Маравану удалось связаться с сестрой. И тогда он сообщил, что не может прислать ей больше двухсот франков, то есть около двух тысяч рупий. Неожиданно сестра набросилась на него с упрёками, чем и вынудила его во всём сознаться.

Месяц вайкаси выдался не особенно богатым на семейные торжества, и поэтому с заказами к Маравану никто пока не обращался. Поиск постоянной работы тоже оставлял всё меньше надежды: ему отказывали и в заводских столовых, и на больничных кухнях.

Вероятно, Мараван меньше терзался бы разлукой с любимой, если бы имел постоянную работу, а не сидел днями напролёт в своей квартире, одинокий и всем чужой. Кроме того, Андреа была первым человеком в этой стране, с которым у него вообще завязались какие-либо личные отношения. Мараван так и не нашёл себе друзей ни среди швейцарцев, ни среди тамильцев. И теперь он чувствовал, как ему этого не хватает.

Поэтому он тосковал сейчас, сидя на той самой подушке, на которой однажды ужинал с Андреа, и попивая чай. День выдался тёплый, почти летний. С улицы доносилась музыка и собачий лай, кричали резвящиеся дети, в подъезде смеялись подростки.

Вдруг в дверь позвонили.

На пороге стояла Андреа.

Она не сразу решилась прийти сюда и долго уверяла себя, что больше никогда, никогда в жизни не должна видеться с Мараваном. То, что произошло в ту ночь, потрясло её до глубины души. Андреа снова и снова спрашивала себя, как такое могло случиться?

То, что на следующее утро Мараван лишился работы, позволяло ей впредь без труда избегать общения с ним. Но то, что именно она — а в этом Андреа не сомневалась — стала причиной его неприятностей, мучило её. Правда, публичное выступление на кухне в защиту Маравана несколько успокаивало её совесть. В конце концов, оно тоже закончилось для Андреа немедленным увольнением.

«Как я могла зайти так далеко?» — спрашивала себя девушка. Наиболее приемлемый ответ состоял в том, что Мараван что-то подмешал в еду. В это верилось с трудом, однако, зная себя, Андреа не могла найти происшедшему другого объяснения. Снова и снова воскрешая в памяти события того вечера, она всё больше убеждалась, что её чем-то одурманили.

Тем не менее она действовала сознательно. Под влиянием наркотика Андреа стала бы беззащитной. Но ведь это именно она первой проявила инициативу, а Мараван лишь последовал за ней. Добровольно, но последовал. В тот вечер и ночь все её чувства обострились как никогда. Андреа с неохотой признавалась себе, что, если бы она не контролировала своего поведения, картина была бы иной.

Именно так рассуждала она в тот необыкновенно прекрасный майский вечер, направляясь к дому Маравана. Она рассчитывала появиться перед ним неожиданно, чтобы не вызвать лишней суеты, избежать ненужных сантиментов и уйти как можно скорее. По дороге убеждала себя, что ещё не поздно повернуть обратно, а если Маравана не окажется дома, вопрос решится сам собой.

Газета, которой Андреа, как обычно, прикрывалась в трамвае, писала о секретном уничтожении архивных документов по распоряжению министерства печати США. В этих бумагах якобы излагались планы строительства газовых центрифуг, которые могли применяться при конструировании атомных бомб. Автор статьи стремился раздуть «громкое дело о контрабанде ядерного оборудования».