Книга Американец. Неравный бой - Григорий Рожков

– Э-э-э… Так точно! Только для начала посмотри туда. Там кто-то в траве. – Юра привлек мое внимание и заставил оглянуться.

– Где? – Иванов указывал куда-то в конец огорода. Ага-ага… Точно, кто-то лежит, завалившись на бок. Это не поляк и не красноармеец – цвет формы не тот. Оливковая форма… Как у рейнджеров.

– Dammit![5]– Несмотря на боль в ноге, до тела добежал быстро. Переворачивать убитого было страшно, но оставлять все так и не думать о погибшем – нельзя. Не могу! Невозможно. – Коулмэн… – вырвалось из груди, когда удалось разглядеть залитое кровью лицо. Бедняга не успел перекатиться через спину – одна пуля попала ему точно в шею и вызвала сильное кровотечение, вторая прошла сквозь каску и ударила в темечко. Эх, вот и первый погибший рейнджер в моем взводе… Очень грустно и очень обидно. Я ведь так хотел обеспечить всем моим бойцам наиболее безопасный путь через эту войну, но это уже не выходит. Черт! Это ведь именно война, здесь все совсем непросто!..

– Рейнджер? – Вопрос Юры вырвал меня из потока мыслей.

– Да. Пулеметчик из отделения огневой поддержки и один из моих телохранителей… Так, товарищ старший сержант, а почему вы еще не выполнили моего приказа? – Резкий переход на «вы» и смена тона ошеломили Юру, но ненадолго.

– Виноват! Разрешите идти, товарищ первый лейтенант? – Друг обиделся и нахмурился. Но ничего – потерпит, не маленький уже и понимает, где находится.

– Не разрешаю. – Такого он не ожидал и заинтересованно уставился на меня. – Заберем сразу его вещи, оружие, боеприпасы. А тело оттащим к дому. – Все, друг забыл об обиде и принялся мне помогать.

– Скажи… Ты тут с двадцать второго июня, с самого начала войны… Привык к такому? – Друг кивнул на тела, укрытые брезентом, когда укладывали тело Коулмэна рядом.

– Нет, Юр, не привык. Я просто стараюсь этого не видеть, в том смысле, что я не пытаюсь пропускать это через себя. – Боясь, что капрал может понимать по-русски, я заговорил немного тише. – С моей психикой что-то произошло. Оказавшись здесь, сразу столкнулся со смертью, со страхом, но… Но это не сильно зацепило меня, а должно было зацепить! Я не пытаюсь пробудить в себе эти эмоции, они не нужны. Поэтому и не задумываюсь над тем, что вижу.

– Да, точно. И у меня так же, – подключился к разговору брат. – Юр, вспомни тот момент, когда мы нашли тех речников, на катере. Картина была не из приятных. Точнее – очень дерьмовая картина была. Но что-то воспоминания об этом содроганий не вызывают. Отвращение – да, но не страх. И по ночам мертвецы не снятся. Даже когда первых фашистов замочили – почти ноль эмоций, только волнение и тупое осознание того, что ты убил. Словно и не убивал, а семечки щелкал. – Иванов согласно кивал и угукал в такт словам Сергея.

– Такой пофигизм пугает, но это факт. Хотя тошнотворные зрелища все равно угнетают, – подвел итог Юра. – В общем, поэтому я и спросил, как ты к этому относишься…

– Пофигизм. Хорошее определение. Но именно в этом наше спасение. Так мы сможем остаться людьми и не сломаться. Наверное… – Все мы как один посмотрели на безмолвно сидящего в стороне капрала. Того накрыло горем полностью, и он отключился от реальности, упершись взглядом в окровавленный брезент. Он плакал, по щекам бежали слезы, но лицо не выражало никаких эмоций. Что же делает с людьми эта проклятая война…

– Товарищ первый лейтенант! Вот вы где… – Вадер явился неожиданно и эффектно – с автоматом в руках и в сопровождении двух красноармейцев он, словно герой комедийного кино, выпрыгнул из-за угла и уставился на нас. Типа «попались!», ага…

– Потеряли меня, товарищ Вадер? – Вижу, испугался гэбэшник, испугался. По лицу его легко читается одна мысль: «Слава богу!» Никакого сомнения, он точно подумал, что хитрый Пауэлл прихватил своего брата и лучшего друга, а может, просто подельников-диверсантов, и быстро сделал ноги в неизвестном направлении. – Плохо ты обо мне подумал, Ханнес. – Особист сильно смутился и покраснел. Даже бойцы, что пришли с ним, не имея понятия, о чем идет речь, потупили взоры. Ну, дела-а-а. – Товарищ старший лейтенант вернулся уже?

– А? Нет, еще не вернулся. Но по радио мы получили несколько докладов. Давайте вернемся к автобусу. Там есть что послушать. – В голосе особиста мелькнула настойчивость, ловко подавленная ноткой доброжелательности.

Чего нас просить, мы и без указаний желаем вернуться в гостеприимный штаб, под надежную охрану. Однако потом надобно намекнуть Вадеру, что пыл можно и поубавить, а то он такими темпами и до отмены моих приказов доберется. Ишь ты: «Давайте вернемся к автобусу». Слишком ретиво, слишком…

Вернувшись к штабу, первым делом выяснил, каковы изменения в обстановке и что там пишут из столицы, то есть сообщают по радио от подразделений. И Денис, и Холс по очереди сделали краткие доклады, и начали они с хороших вестей. Во-первых, Октябрьский полностью контролируется нашими силами, противник сдается, захвачено большое количество боеприпасов, оружия, техники. Во-вторых, к гати ушла небольшая группа инженеров и разведчиков – они пройдут через болото навстречу дивизии и проверят путь. В-третьих, в Лавстыках наши бойцы освободили из плена почти семь десятков советских и американских солдат. Их уже отправили к нам за оружием, снаряжением и техникой – к нашему великому счастью, среди освобожденных оказались танкисты и артиллеристы, которых катастрофически не хватает. И в-четвертых, союзная авиация потихоньку начала координировать свои действия с нами. Теперь можно указывать цели для ударов с воздуха и не бояться попасть под раздачу.

Последние два известия – лучшие! У нас появилось неожиданное подкрепление, и благодаря авиации удерживать дороги мы сможем дольше и эффективнее. На этом хорошие вести закончились, настало время положить на чашу весов отрицательную информацию. Траты боеприпасов и топлива надо учитывать, особенно в свете общей скудности наших запасов, и это, конечно, не очень хорошая информация, но скорее относится к разряду нейтральной. Ее я выслушал, но особенно волноваться по этому поводу не стал. Адреналина в кровь добавили слова Холса о потерях убитыми и ранеными, которые по первичным подсчетам уже составляют приблизительно пятнадцать процентов в живой силе и около двадцати процентов техники. Еще хуже было то, что среди рейнджеров потери почему-то тоже были велики – четверо убитых и двенадцать раненых.

Гениальность и везучую дерзость замысла по спасению двух дивизий уже можно подвергать сомнению. А точнее, потихоньку смывать в унитаз. Чует мое сердце – выполнение задуманного будет стоить очень дорого. И, черт побери, не могу я сидеть в штабе и командовать издалека. Не могу, но надо!..

– Ясно, окончательными подсчетами потерь займемся, когда выберемся отсюда вместе с дивизиями. – Томилов прервал пересказ переведенного Денисом доклада о потерях и с непонятным задором обратился ко мне: – Ну, каковы наши дальнейшие планы? – Спрашивает еще. Знает ведь, как дальше быть, но командуем-то совместно.

– Хм… Надо выдвигаться в центр поселка. – Свои слова я сопроводил постукиванием пальца по точке на карте. – Развернем штаб и зенитную батарею где-нибудь вблизи от центральной улицы.