Книга Любовь.ru. Любовь и смерть всегда вдвоем - Наталья Андреева

О том, что молодая жена не вписалась в компанию богатых и немолодых людей, Павел Петрович упоминал мельком. Постольку поскольку постоянно жаловался на Полину, а в особенности на ее легкомысленный характер и стервозность. Ее проблемы Стрельцова не интересовали, он взахлеб рассказывал о своих. О том, как ему тяжело жить. Хотя, вспоминая фотографию девушки, Люба не могла поверить, что Полина Стрельцова особа взбалмошная и скандальная. Скорее, напротив. Она похожа на жертву, а не на палача. Тем более не способна на бурные выяснения отношений со своим пасынком. Люба вспоминала задумчивый взгляд огромных карих глаз, длинные ресницы, высокий, гладкий лоб, тонкие губы, изогнутые в загадочной полуулыбке, и невольно вздыхала. Такая милая девушка! Про себя Люба никак иначе ее и не называла. Только так: милая Полина. Но внешность зачастую бывает обманчива.

Павел Петрович, к примеру, без устали рассказывал о ссорах молодой жены с собственным сыном, человеком тоже молодым, избалованным и горячим. Нервничал Стрельцов потому, что жить в собственном доме, по его словам, стало невыносимо. И психотерапевта он стал посещать по этой же причине — нервы. А молодая жена требует к себе постоянного внимания. Он же, Павел Петрович, уже не юноша, темперамент не тот, а тут еще сынок подзуживает, знакомые намекают: как, мол, она, жизнь молодая? А какая жизнь, если каждое утро начинается со скандала?

Стрельцов был человеком словоохотливым, задавать ему наводящие вопросы не приходилось и вообще вклиниваться в его монолог Любе удавалось не часто. Все отведенное для сеанса время она слушала, слушала, слушала, ожидая, когда же Павел Петрович наконец выговорится. Не дождалась. Это был так называемый человек-монолог, с уникальной способностью говорить, не обращая никакого внимания на реакцию собеседника. Пусть зевает, пусть откровенно скучает, пусть даже злится, главное, выговориться самому. И теперь он начал с того, что прислал ей чуть ли не всю первую часть своего дневника. В письме Стрельцов был так же подробен, многословен и целиком сосредоточен на себе самом. Единственном и неповторимом. Люба никак не могла понять, почему Павел Петрович начал свой рассказ с истории пятнадцатилетней давности. Тем более, что она ее уже слышала на первом сеансе. Почти слово в слово:

«В году триста шестьдесят пять дней. Жизнь человеческая в среднем составляет лет шестьдесят. Я имею в виду мужчин. Увы! Такова статистика! Но все равно: шестьдесят лет! Это же больше двадцати тысяч дней! Большинство из них проходит, и не оставляет никакого следа. Лег спать, — наутро все позабыл. Пески времени засыпают берег памяти, чем дальше, тем больше, глубже… И уже не помнишь, когда, в какой день произошло что-то важное, что-то особенное? Копаешься в памяти, копаешься и наконец осеняет: вот с этого все и началось! Поступи тогда иначе — и вся дальнейшая жизнь могла бы сложиться по-другому. И не было бы сейчас этих мук, этих бессонных ночей. Совесть. Как с ней быть? Ну, как?

Помню только, что с утра было солнце. День ясный, морозный. Накануне пообещал жене, что приеду домой пораньше и схожу с Мишкой в комиссионный магазин. Коньки он там себе присмотрел. Подарок ко дню рождения. Хорошие коньки, почти новые. Импортные, в магазине тогда таких нельзя было купить. Только из-под полы, по большому блату. Блат-то у меня был, да не тот. В другом магазине, не в спортивном. Если бы сапоги жене, я бы мигом устроил, а вот коньки…

Одним словом, пообещал. А тут, как назло, в качестве общественной нагрузки пришлось присутствовать в суде. Заседателем. Как же, непьющий, партийный, у начальства на хорошем счету. Образование высшее получил, хотя и со скрипом, лет семь учился вместо пяти. Но… надо ж было карьеру делать! Не юноша уже, за тридцать. В начальники пора выбиваться. Выслуживался, как мог, вот и припахали в качестве общественной нагрузки народным заседателем. Сижу, а вокруг — одни бабы! Слушается дело о разводе, вот они и набежали, сороки любопытные. Второй заседатель — баба, тихоня, жизнью замотанная, сразу видать, что дома у нее каторга. Председатель народного суда — тоже баба. Наверное, старая дева, потому что никуда не торопится. А у меня в голове только Мишка и коньки. Если придем в комиссионку, а их уже не будет, как я парню в глаза посмотрю? Ну, как?

А эти двое стоят и друг друга жалеют. Меня не жалеют, Мишку моего не жалеют, которому коньки до зарезу нужны. Сказали бы ясно: никаких, мол, компромиссов, видеть друг дружку больше не хотим, развод и точка. Вынесли бы мигом постановление и быстренько разбежались по домам. А судья все докапывается:

— Ну, в чем причина? Почему хотите развестись?

Наконец жена заикнулась:

— Он мешает мне делать карьеру. Ревнует.

— А вы, простите, кто по специальности?

— Актриса.

— Вот как?

Тут даже мне интересно стало. Пригляделся: а она-то красотка! Ножки стройные, грудь высокая, все при ней, все ладненькое. Я бы тоже такую ревновал.

— Мне и так пришлось взять академический отпуск из-за ребенка! Два года потеряла! Теперь наконец-то театральное училище закончила. Получила распределение в другой город. Карьеру надо начинать в провинции, это всем известно. А он не отпускает.

— Почему не отпускаете, гражданин?

— А что тогда будет с семейной жизнью? Я в одном городе, она в другом. А как же ребенок? Я тоже, в конце концов, хочу сделать карьеру! Год как институт окончил! Надо же на работе закрепиться! Не желаю срываться в детский сад, да по столовкам болтаться. Пусть она дома сидит.

— Нет уж, твоя очередь!

— Ты женщина, а не я! Я — мужчина!

— По твоей зарплате этого не заметно!

— Хочешь сказать, актрисы много получают? Ну, какой тебе предложили оклад, звезда театральных подмостков? Ты скажи, скажи, пусть люди посмеются!

Наконец-то поругались. Может, коньки еще и не купили. И магазин открыт. Пока открыт. Кашлянув, говорю:

— Что ж, дело, по-моему, ясное. Не хотят люди жить вместе. Разведем — и пусть себе каждый делает карьеру.

— А ребенок? — еле слышно говорит тихоня. -Ребенок, как же?

Надо же, проснулась!

— Дочь останется со мной! — отрезает актриса.

— Почему это с тобой? Ребенка-то, зачем надо тащить в провинцию?

— Ты же сказал, что не хочешь в садик после работы бегать?

— Да мало ли, что я сказал!

Снова пошла перебранка, но видно, что мужик не уступает больше из упрямства. Бабе своей насолить хочет. Дочь ему не нужна. Нет, здесь все ясно.

— Так вы настаиваете на разводе? Подумайте хорошенько, истица.

И вновь судья влезла! Ну, что старой деве надо, спрашивается? А эти двое, как только доходит до дела, сразу же начинают ломаться. Мнутся, косятся. Она на него, он на нее. Господи, да они же друг дружку любят до смерти! Просто пришли на людях поругаться. Ну и цирк! Стоят, комедию ломают. Игрушки им. Нет, это может затянуться надолго. А как же Мишка? А коньки?