Книга Падение Святого города - Р. Скотт Бэккер

— Гнозис, — произнес он наконец. — Дашь ли ты его мне, Акка?

«Он знает. Он знает, какой силой будет обладать». Земля покачнулась под ногами.

— Если ты потребуешь… Хотя я…

Ахкеймион поднял взгляд на Келлхуса, внезапно осознав: этот человек уже знает его ответ. Казалось, что эти пронзительные голубые глаза видят каждый шаг, каждую потаенную мысль.

«Для него нет неожиданностей».

— Да, — мрачно кивнул Келлхус — Как только я приму Гнозис, я откажусь от защиты хоры.

— Именно.

Поначалу у Келлхуса будет только уязвимость чародея, но не его силы. Гнозис намного более, чем Анагог: это колдовство систематическое и аналитическое. Даже самые примитивные Напевы требовали интенсивной подготовки, которая включала в себя состояние отрешенности.

— Потому ты и должен защищать меня, — заключил Келлхус — С нынешнего мгновения ты мой визирь. Ты будешь жить здесь, во дворце Фама, в моем полном распоряжении.

Слова эти прозвучали непререкаемо, как приказ шрайи, но были сказаны с таким напором и уверенностью, словно подразумевали нечто большее. Как будто уступчивость Ахкеймиона — факт давний и подозрительный.

Келлхус не стал ждать ответа. Ему не требовался ответ.

— Ты можешь защитить меня, Акка?

Ахкеймион заморгал, пытаясь осознать, что же произошло. «Ты будешь жить здесь…» С ней.

— От-т Древнего Имени? — заикаясь, пробормотал он. — Не уверен.

Откуда взялась эта предательская радость? «Ты увидишь ее! Завоюешь ее!»

— Нет, — ровно сказал Келлхус — От себя.

Ахкеймион уставился на него, и на миг перед его взглядом промелькнул Наутцера, вопящий от раскаленного прикосновения Мекеретрига.

— Если не смогу я, — выдохнул он, — это сделает Сесватха. Келлхус кивнул. Он дал Ахкеймиону знак следовать за собой, резко свернул в сторону и стал продираться сквозь переплетение ветвей, перешагивая через канавы. Ахкеймион поспешил за ним, отмахиваясь от пчел и трепещущих лепестков. Оставив позади три канавы, Келлхус остановился у открытого пятачка между двумя деревьями.

Ахкеймион разинул рот от ужаса.

Яблоня перед Келлхусом была лишена цветущих ветвей, остался только черный узловатый ствол с тремя сучьями, изогнутыми, как руки танцора. На них был растянут на ржавых цепях обнаженный шпион-оборотень. Его поза — одна рука заведена назад, другая вытянута вперед — напомнила Ахкеймиону копьеметателя. Голова свисала, длинные женственные пальцы-щупальца его лица бессильно лежали на груди. Солнце освещало демона, отбрасывая загадочные тени.

— Дерево было уже мертвым, — сказал Келлхус, словно бы объясняя.

— Что… — начал было Ахкеймион, но осекся, когда тварь шевельнулась, подняв остатки лица. Щупальца медленно ощупывали воздух, словно конечности задыхающегося краба. Глаза без век уставились на человека в бесконечном ужасе. — Что ты узнал? — наконец выдавил Ахкеймион.

Тварь пожевала безгубым ртом.

— Ах-х, — издала она длинный вздох. — Чигра-а-а…

— Вот кто их цель, — тихо сказал Келлхус.

«Беда близится, Чигра. Ты слишком поздно обнаружил нас».

— Но кто их направляет? — воскликнул Ахкеймион, сцепив руки перед собой. — Ты знаешь это?

Воин-Пророк покачал головой.

— Они обучены, и очень хорошо. Потребуются месяцы допросов. А то и больше.

Ахкеймион кивнул. Будь у них время, понял он, Келлхус смог бы выпотрошить эту тварь, овладеть ею, как он овладевал всем. Он очень тщателен, очень педантичен. Даже то, как быстро он раскрыл шпиона — тварь, созданную для обмана, — показывало его… неотвратимость.

«Он не совершает ошибок».

На какое-то головокружительное мгновение злорадное бешенство овладело Ахкеймионом. Все эти годы — века! — Консульт держал их за дураков. Но теперь — теперь! Знают ли они? Чуют ли опасность, исходящую от этого человека? Или недооценивают его, как и все остальные?

Как Эсменет.

Ахкеймион сглотнул.

— Как бы то ни было, Келлхус, ты должен окружить себя лучниками с хорами. И ты должен избегать больших строений, где бы то ни было…

— Ты волнуешься, — сказал Келлхус, — при виде этих тварей.

По роще пронесся ветерок, и бесчисленные лепестки закружились в воздухе, словно на незримых нитях. Ахкеймион смотрел, как один из них опустился на лобок твари. К чему держать демона здесь, среди красоты и покоя, где он подобен раковой опухоли на коже девушки? Зачем? Тот, кто сделал это создание, ничего не знал о красоте… ничего.

Ахкеймион выдержал взгляд Келлхуса.

— Это волнует меня.

— А твоя ненависть?

На мгновение ему показалось, что все — то, чем он был и чем станет, — жаждет возлюбить этого богоподобного человека. Как не полюбить его, если одно его присутствие — спасение? Но Ахкеймион не мог забыть о близости Эсменет. О ее страсти…

— Ненависть никуда не ушла, — ответил он.

Словно подстегнутая его ответом, тварь задергалась в цепях. Длинные мускулы взбугрились под сожженной солнцем кожей. Цепи залязгали. Затрещали черные сучья. Ахкеймион попятился, вспомнив тот ужас со Скеаосом в катакомбах Андиаминских Высот. Конфас спас его той ночью.

Келлхус не удостоил вниманием тварь, он продолжал говорить.

— Все люди сдаются, Акка, даже если они ищут власти. Сдаваться — в их природе. И вопрос не в том, сдадутся ли они, а кому именно они сдадутся…

«Твое сердце Чигра-а… я сожру его, как яблочко…»

— Я… я не понимаю. — Ахкеймион отвел глаза от демона и встретил пронзительно-голубой взгляд Келлхуса.

— Некоторые, как Люди Бивня, отдают себя — действительно отдают себя — только Богу. Их гордость оберегает тот факт, что они преклоняют колена пред тем, кого они никогда не видели и не слышали. Они могут унизить себя без страха саморазрушения.

«Я сожру…»

Ахкеймион поднял дрожащую руку, прикрываясь от солнца, чтобы увидеть лицо Воина-Пророка.

— Бог лишь испытывает, — говорил Келлхус, — но не разрушает.

— Ты сказал, «некоторые», — сумел сказать наконец Ахкеймион. — А что с остальными?

Краем глаза он видел, что лицо твари собралось, как сжатый кулак.

— Они подобны тебе, Акка. Они предадутся не Богу, а себе подобным. Мужчине. Женщине. Когда один предает себя другому, не нужно оберегать гордость. Это выше закона, здесь нет догмата. А страх разрушения есть всегда, даже если в него и не веришь по-настоящему. Любящие ранят друг друга, унижают и бесчестят, но никогда не испытывают, Акка. Если они по-настоящему любят друг друга.

Тварь билась в цепях, словно зажатая в незримом гневном кулаке. Внезапно пчелы зажужжали над левой стороной его черепа.