Книга Рано или поздно - Мэри Бэлоу

— Я думаю, она самое прекрасное создание из всех, кого мне когда-либо довелось увидеть, — ответил он и тут же почувствовал себя ужасно глупо.

Он подразумевал совсем не то, что прозвучало, и совершенно не восхищался этой девушкой. Наоборот! Это было всего лишь объективное наблюдение, а получилось, что он выставил себя влюбленным дурачком.

Обе дамы с интересом на него посмотрели.

— Безусловно, она производит впечатление, — заметила мать. — И весьма очаровательна. В ней чувствуется живость, редко присущая девушкам, непривычным к светскому обществу. И она, что совершенно очевидно, рада знакомству с тобой, Эдвард. Просто глаз не могла от тебя отвести. Но сегодня вечером ты выглядишь весьма изысканно, правда, Лоррейн?

— Эдвард всегда выглядит изысканно, — ласково улыбнулась ему Лоррейн.

Эдвард мысленно вздохнул. Один час. Через час бал начнется и первый танец останется позади. Тогда он сможет расслабиться.

Но почему какой-то час кажется ему вечностью?

Оркестранты на возвышении уже настраивали инструменты, собираясь вот-вот начать. Следующие полчаса, думала Анджелина, станут решающими, самыми восхитительными в ее жизни. Собственно, это будет началом ее настоящей жизни. Блаженным началом.

Когда Трешем повернулся к очередным гостям, а две дамы чуть отодвинулись в сторону, и Анджелина смогла рассмотреть джентльмена, который шел с ними…

Ну, просто нет слов!

А когда она вспомнила, что сказал минутой раньше мажордом, и сообразила, что это и есть граф Хейворд, с которым она будет открывать бал…

У Анджелины чуть не случился сердечный приступ.

— Графиня Хейворд? — спросила она у Трешема за мгновение до того, как он собрался приветствовать очередного гостя, и голос ее чуть не сорвался на писк. — Я буду открывать мой дебютный бал с женатым мужчиной?

То, что он может быть женат, вообще не приходило ей в голову.

— Графиня — это его невестка, — объяснил Трешем. — Она была замужем за его братом, покойным Хейвордом и чертовски хорошим парнем.

Ну конечно. Она это знала! Розали устроила так, что открывать бал будет в том числе и вдовствующая графиня Хейворд.

Тут ее осенило еще раз.

Старый засохший пенек?

Но Трешем уже с кем-то здоровался и как раз собирался представить ее. Ой, мамочки, нужно запомнить столько новых лиц, да еще приложить к ним столько имен! Она уже даже пытаться перестала.

Его зовут граф Хейворд.

Он холост.

И она твердо намерена этим танцем начать новую жизнь.

И жить долго и счастливо.

Хотя никогда не верила в подобную чушь.

А сейчас вдруг поверила.

И следующие полчаса будут принадлежать только ей. Нет, им обоим.

Он стремительно направился к ней сразу, как только она вошла в бальный зал — Трешем справа, кузина Розали слева, и лицо его выражало твердое намерение, словно это была очень серьезная минута. Словно это что-то для него значило.

Возможно, так оно и было.

Анджелина едва успела одернуть себя и не прижала руки к груди. Несмотря на то что все ее внимание сосредоточилось на графе Хейворде, она не могла не заметить, что буквально все в бальном зале смотрят на нее. Конечно, все смотрят. И ее самоуверенность тут ни при чем. Это ее бал, и она будет его открывать первым танцем. Кроме того, в этом году она самая желанная юная леди Лондона. Сестра герцога Трешема.

Граф Хейворд остановился перед ней, склонил голову, глядя на Розали и Трешема, а потом перевел взгляд на нее. Взгляд прекрасных голубых глаз.

— Полагаю, это мой танец, леди Анджелина, — произнес он.

И протянул ей руку.

Анджелине казалось, что сейчас она может пробежать пять миль против сильного ветра. Она улыбнулась и решила не открывать веер. Меньше всего ей сейчас требовался лишний ветер.

— Да, — ответила она. — Благодарю, милорд.

Положила руку на тыльную сторону его ладони (твердой и теплой) и шагнула в пустое пространство бального зала, встав рядом с Хейвордом.

Их самое первое прикосновение!

Анджелине казалось, что в ее животе внезапно поселился целый рой порхающих бабочек. Или она просто нервничает? Или возбуждена? Или все вместе?

Хейворд подвел ее почти вплотную к оркестровому возвышению и немного отошел в сторону.

Это стало сигналом для остальных пар, они подходили и занимали свои места, образовав длинную шеренгу, готовую к первому танцу, — дамы с одной стороны, джентльмены с другой.

Анджелина посмотрела на стоявшего напротив лорда Хейворда. Он ответил ей решительным взглядом.

Он одет аккуратно и модно, но без всяких излишеств — ни высоких острых углов воротника рубашки, грозящих выколоть ему глаза, ни скрипящего корсета, никаких торчащих кармашков для часов и вываливающихся из них цепочек, ни жилета с замысловатой вышивкой, ни стрижки с дурацким названием вроде «Брут». И никакой улыбки.

Встретиться с ней, танцевать с ней — это для него серьезное дело.

Он вовсе не легкомысленный человек.

Возможно, полная противоположность Трешему. И Фердинанду. И ее отцу. Всем, кого она любит или любила. Но ни один из них никогда не станет ее мужем — и ни один мужчина, хотя бы отдаленно их напоминающий. Она обладает некоторым инстинктом самосохранения.

И замуж она выйдет только за человека, похожего на графа Хейворда.

Нет, поправка: она выйдет замуж за графа Хейворда.

И пусть он пока об этом не знает. Успеется.

Они находились слишком далеко друг от друга, чтобы спокойно беседовать. И ей вовсе не хотелось выкрикивать всякую чепуху, как делали некоторые другие пары.

Он тоже молчал.

Тут оркестр взял решительный аккорд и болтовня стихла. Зато бабочки в животе затрепетали еще энергичнее. Анджелина вместе с остальными дамами присела в реверансе. Хейворд вместе с остальными джентльменами поклонился. Заиграла музыка, и все зашевелились, начав исполнять замысловатые движения оживленного контрданса. Не успев ничего сообразить, Анджелина обнаружила, что настала их очередь (в конце концов, они были ведущей парой) кружиться между двумя рядами аплодирующих танцоров.

Бабочки исчезли без следа.

Она была так счастлива, что ей казалось, будто она сейчас взорвется.

Но очень скоро вернулась способность соображать, а вместе с ней пришло понимание, которое сначала ее позабавило, а потом тронуло.

Лорд Хейворд танцевал с тщательной точностью и весьма деревянной грацией. Собственно, грация была минимальной. Точнее, несуществующей. Он все время чуть-чуть запаздывал, словно сначала присматривался к тому, что делают остальные, а уж потом делал это сам. А время от времени в нем ощущалась откровенная нерешительность.