Книга Морально противоречивый - Вероника Ланцет

делает. Он выполняет свою часть работы, но его глаза мертвы внутри, когда это происходит.

Он не такой, как я... Он не понимает, что такое вскрытие человеческого тела, что такое очарование тем, что скрывается внутри — миллион вопросов без ответов, а ответы смотрят нам прямо в лицо.

Он не понимает.

Но при всем своем отвращении к нашим внеклассным занятиям, он единственный, кроме Вани, кто не боится меня. Он может смотреть мне в глаза и бросать вызов, не боясь, что я перережу ему горло за минуту. Он может говорить и спорить со мной, ни о чем и обо всем.

Он не понимает, как много значат для меня эти мелочи. Особенно когда люди убегают от меня, как только я пытаюсь открыть рот, чтобы заговорить.

— Это должно быть то, что нужно, — вздыхает татуировщик, откидываясь назад, чтобы осмотреть свою работу. — Теперь тебе нужно быть осторожным, — продолжает он инструктировать меня, как за ними ухаживать.

Вскоре мы с Ваней выходим за дверь и возвращаемся домой. Тату-салон находится не слишком далеко от нашего дома, но мы идем в обход, пробираясь по более населенным улицам Брайтон-Бич.

— Подожди! — восклицает Ваня, спеша к одной из витрин, с изумленным видом разглядывая платья на манекенах.

— Ты же знаешь, отец никогда не позволит тебе надеть что-то подобное, — говорю я, забавляясь и кивая на длину платья. Оно едва достигает колена, а у отца есть непреложное правило для всех его дочерей. Не носить ничего, что показывает слишком много кожи.

Ваня разочарованно вздыхает, ее взгляд метался между ее драным платьем до середины бедра и тем, что висит в витрине.

— Как думаешь, он когда-нибудь разрешит мне надеть что-то подобное? — спрашивает она довольно безнадежным тоном.

— Сомневаюсь, — честно отвечаю я.

Быть паханом Брайтон-Бич Братвы означает, что имидж отца должен быть безупречным. Это распространяется и на его собственную семью — особенно на его дочерей. Для его сыновей стандарты, конечно, другие.

Женщины в семье должны быть скромными, с застенчивым нравом и достаточно податливыми для своих мужчин.

Мужчины, с другой стороны, показывают свою силу через количество насилия, которое они могут обрушить на своих врагов, через безжалостность, которую они проявляют.

В этом смысле я — примерный ребенок отца, хотя знаю, что в глубине души он меня боится. Ваня, с другой стороны, противоположность всему, за что они выступают, и до сих пор ей удавалось хорошо скрывать свою темную сторону. Никто, кроме меня, не знает, на что она действительно способна.

К счастью, у отца есть две другие мои сестры, которые являются воплощением приличия — милые и скромные.

— Черт побери, — тихо ругается она, ее взгляд все еще сосредоточен на куске ткани.

Даже не задумываясь, я хватаю ее за руку, иду в магазин и набиваю ее руки стопками одежды.

— Давай, примерь их, — призываю я сестру, когда ее глаза вопросительно расширяются.

— Правда? — голос у нее тоненький, и я просто киваю. — Но у нас нет денег...

— Есть. У меня есть, так что не волнуйся, — уверяю я ее, ведя в сторону примерочной.

Ее губы слегка дрожат, и она бросается ко мне, обнимая меня за шею.

Я закрываю глаза, наслаждаясь этим маленьким жестом.

Никто не прикасается ко мне.

Никто не осмеливается. Такие маленькие моменты напоминают мне, что я человек, с человеческими потребностями.

Когда в последний раз кто-то обнимал меня?

Я... не помню.

Кто-нибудь когда-нибудь обнимал меня?

— Вперед! — снова говорю я, выныривая из своих размышлений, довольный тем, что решил сделать это для нее.

Она бросается в примерочную, и звук падающих на пол вешалок говорит мне о том, что она вне себя от радости.

Улыбка играет на моих губах, когда я впитываю ее заразительный восторг.

Ваня продолжает показывать мне все платья, и я даю свое согласие, говоря, что она может купить все, что захочет.

У меня припрятаны деньги, и раз они мне не нужны, я могу потратить их хотя бы на нее.

Когда она закончила примерять платья, мы заплатили за них и отправились домой. Но перед тем, как идти домой, я также веду ее в магазин, чтобы она могла выбрать что-нибудь для лица.

Раз уж ее так беспокоит ее шрам, может, есть способы скрыть его, не прибегая к татуировкам? Остановившись у прохода с косметикой, я помогаю ей выбрать оттенок пудры, более близкий к ее цвету кожи.

Когда мы расплатились за косметику, улыбка, которую она мне дарит, способна озарить весь мир. Я настолько доволен таким поворотом событий, что начинаю думать о том, какую работу мог бы выполнять, чтобы заработать больше денег.

Ваня заслуживает всего и даже больше.

Рука об руку мы, наконец, идем домой.

 



 

Мой взгляд задерживается на кусочке паззла, пытаясь представить всю картину. Мне требуется пара секунд, чтобы представить все возможности, и вскоре весь паззл складывается в моей голове. Вздохнув, я начинаю расставлять кусочки по местам.

Иногда я даже не знаю, зачем берусь за головоломки, поскольку мне всегда требуется одинаковое количество времени, чтобы закончить их — независимо от уровня сложности.

С тех пор как мой отец постановил, что я могу убивать только с его разрешения, мое свободное время увеличилось почти вдвое. Сначала я пытался читать учебники, чтобы получить диплом, но даже это оказалось слишком легко. Благодаря эйдетической памяти мне достаточно прочитать что-то один раз, чтобы запомнить это навсегда. Немного иронично, учитывая, что мои собственные воспоминания до восьмилетнего возраста практически отсутствуют.

Я перехожу к следующей головоломке и секунду изучаю картинку, надеясь, что эта окажется немного сложнее предыдущей.

Я сосредоточен на решении головоломки, когда передо мной падает сверток с одеждой, и уже разложенные кусочки разлетаются в разные стороны.

Я хмурюсь, медленно поднимаю взгляд, чтобы встретиться с сердитым взглядом отца.

— Зачем тебе это? — спрашиваю я, заметив, что это та же одежда, которую я купил Ване пару дней назад.

— Зачем... — бормочет отец, качая головой и делая шаг назад.

— Представь мое удивление, когда твой брат сказал мне, что видел, как ты нес сумку, полную одежды. Причем женской, — говорит он, проницательно оценивая меня.

Миша... Конечно, он побежит к отцу.

— Ну и что? — я пожимаю плечами, не обращая внимания.

— Сынок, — начинает он, явно чувствуя себя неловко, —может, нам стоит