Книга Охотясь на Аделин - Х. Д. Карлтон

над чем-то, что я сказала или сделала, демонстрирующую крошечную щель между передними зубами. То, что она всегда в себе ненавидела, а я всегда любила.

А потом Зейда. Мужчину-тарана, который разжег во мне такое пламя, что под ним я рассыпаюсь пеплом. И все же он заставил меня почувствовать себя такой сильной. Такой храброй.

Он заставил меня чувствовать себя чертовски любимой и ценной.

Прямо как алмаз.

Хотя Зейд никогда бы не назвал меня таким банальным и обыденным словом. Он бы назвал меня редчайшей драгоценностью на земле.

Я должна была сказать ему, что я…

Мое зрение начинает застилать темнота, и когда свет сжимается в одну-единственную точку, его руки ослабевают и мое лицо заливает что-то теплое и мокрое. Я инстинктивно открываю рот, отчаянно вдыхая кислород.

Ощущаю вкус меди на языке и втягиваю его так глубоко в себя вместе с воздухом, что мои глаза едва не выскакивают из орбит. Через несколько мгновений я внезапно понимаю, что надо мной склоняется только половина головы доктора Гаррисона, а через секунду его тело падает на мое.

Кашель в горле смешивается с булькающим криком. Мои глаза широко распахиваются, когда изуродованная голова доктора скатывается на мое плечо, а на моей сорочке расцветает багровая лужа. И я едва не бьюсь в конвульсиях от приступа кашля, все еще рвущегося из моего горла, и вихря эмоций от осознания, что я лежу под трупом, а в рот мне капает кровь.

Большая часть его мозга теперь на мне, а не в его черепе. Точнее, того, что от него осталось.

– Хватить истерить, ты в норме, – появляется надо мной голова Рио, он смотрит на меня с раздражением и примесью гнева. – Привыкай к виду мертвецов, принцесса. Там, где ты окажешься, ты увидишь их много.

Он хватает доктора Гаррисона за воротник и поднимает его надо мной. На меня выплескивается еще больше телесных жидкостей и мозгового вещества. Едва успев закрыть глаза, я прячу лицо, а Рио смеется и спихивает с меня тело, которое оттаскивает затем в угол.

Давление наконец спадает, и я чувствую, что снова могу дышать, но тут с моих губ срывается слабое хныканье.

Мое тело сворачивается в тугой клубок, я стараюсь забыть, что во рту у меня кровь, но не могу думать ни о чем другом.

Я давлюсь, мой желудок бунтует от этих мыслей.

И вдруг что-то твердое резко толкает меня в плечо, прерывая мой рвотный позыв. Я поднимаю голову, чтобы увидеть ботинок Рио, а затем сплевываю прямо на него. На черной коже остается яркое красное пятно.

Два зайца одним выстрелом – послать его ко всем чертям и избавиться от крови доктора Гаррисона во рту.

Рио, похоже, нисколько это не заботит.

– С тобой все будет в порядке. Чувак пытался похитить тебя.

– Как и ты. Хочешь сказать, что заслуживаешь такой же участи, а? – шиплю я.

Я впадаю в шок. Я неистово дрожу, руки и ноги немеют.

Успокойся, Адди.

Дыши.

Просто дыши.

Рио смеется, а я закрываю глаза и стараюсь не сойти с ума.

Он приближается. Я знаю, что прямо сейчас он присел и нависает надо мной. Он продолжает смеяться, и я чувствую на ухе теплое дыхание.

– У тебя умный рот, но в этом мире он не так уж умен. Хочешь совет? Заткни его до тех пор, пока единственными твоими словами не будут «да, сэр». Так ты протянешь гораздо дольше.

Из моего глаза стекает слеза, и я чувствую, как в основании горла формируются зачатки рыдания.

– А разве я хочу этого? Протянуть подольше? Это лучше, чем страдать целую вечность, да?

Он тоскливо вздыхает.

– Ты права. Ты сдохнешь в любом случае. Думаю, дело не в том, как долго ты продержишься, а скорее в том, как больно будет в самом конце.

Мои губы начинают дрожать. Он снова вздыхает, и в его голосе появляется разочарование.

– Давай вставай. Нам надо идти.

Он поднимается, делает несколько шагов и опять смотрит на меня. Ждет, что я последую за ним.

В оцепенении мне кое-как удается сесть. В костях просыпается боль, снова давая о себе знать.

– Можно мне сначала принять душ?

Рио окидывает взглядом мое покрытое багровыми пятнами тело и ухмыляется.

– Конечно, принцесса. Тебе можно принять душ. Но тебе нельзя мочить швы на спине, так что, похоже, тебе понадобится моя помощь.

Дерьмо.

* * *

Глаза, сверлящие мою задницу, вынести было проще, чем ощущение мертвячьих останков на теле. Я стояла к Рио спиной, пока с моей кожи стекали струйки крови. Когда же я увидела, что в сток устремились еще и куски кожи с осколками костей, меня едва не стошнило.

Мне пришлось обтираться намыленной тряпкой. Рио показал места на спине, которых нужно избегать, но сам меня не трогал, и за это я благодарна Дьяволице.

Самым сложным оказалось вымыть волосы, не наклоняясь слишком низко, чтобы не открыть ему вид на то, что он назвал «средством для зарабатывания денег».

Чертов мудак.

Душ находился в маленькой причудливой квартирке на верхнем уровне здания, гораздо более приятной, чем импровизированная больничная палата внизу, но все равно в подметки не годившейся любой дешевой квартирке в Нью-Йорке.

Я предположила, что здесь жил доктор Гаррисон, когда не оперировал людей, привезенных к нему работорговцами. Он носил обручальное кольцо, но никаких свидетельств того, что с ним жила женщина, я не увидела.

Боже, надеюсь, она не прикована где-нибудь цепью.

И теперь я снова на заднем сиденье фургона – с темным мешком на голове, мокрая до нитки и дрожащая, словно неисправный мотор. Ублюдок не стал упоминать, что чистых полотенец нет, и получил удовольствие, наблюдая, как я вытираюсь своей больничной сорочкой. Еще больше он повеселился, когда я стала оборачивать ее вокруг своих волос.

Он не разрешил мне оставить ее, заявив, что мои волосы слишком красивы, чтобы прятать их в уродливую голубую тряпку, но на самом деле, думаю, ему просто нравится быть мудаком.

Стук моих зубов заглушается хард-роком, несущимся из колонок. Мои густые волосы все еще влажные, обогреватель работает еле-еле, и согреться невозможно. Я дрожу так, будто прямо сейчас из меня изгоняют демонов, осталось только начать выворачивать себе конечности и левитировать в воздухе для полноты картины.

По ощущениям так оно и есть. У меня чертовски сильно болит все, и с каждой последующей судорогой боль только усиливается.

Еще никогда в своей гребаной жизни я не была так несчастна.

– Не волнуйся, Алмаз. Мы уже почти добрались до твоего