Книга Три ночи - Дебра Маллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нам следует закончить наше дело, коль скоро вы собираетесь уехать сегодня вечером, – засуетился отец. – Надеюсь, ты извинишь нас, дочь, но мы с мистером Уэксфордом должны обсудить одно дело в моем кабинете.
Эвелин поднялась.
– Думаю, мне уже пора ложиться. – Она коснулась губами щеки отца. – Спокойной ночи, папа... мистер Уэксфорд.
– Спокойной ночи, мисс Стоддард. – Мистер Уэксфорд одарил ее понимающим взглядом. – Приятных сновидений.
Эвелин высоко подняла голову и проигнорировала его тонкую насмешку.
– Что ж, благодарю вас, мистер Уэксфорд. – Стискивая скрытые под вышивкой руки, девушка покинула комнату. Поднимаясь по лестнице в свою спальню, она могла слышать, как мужчины направились из гостиной в кабинет.
Дело? Какое? Отец, очевидно, проиграл в карты мистеру Уэксфорду. А мистер Уэксфорд проник в ее тайну, что очень ухудшило положение, несмотря на все предосторожности.
Господи, вдруг он расскажет об этом отцу? Барон тогда вызовет Люсьена на дуэль, и Люсьен убьет его. Не говоря уже о том, что от ее репутации останутся одни клочья.
Прежде всего, ей нужно как можно больше узнать о мистере Данте Уэксфорде, пока еще не все потеряно.
Начало второй ночи во многом было таким же, как и накануне. Когда Эвелин вошла в гостиную, там вновь был накрыт ужин, а одетый во все черное Люсьен стоял у камина. Огонь от потрескивающих в огне поленьев отбрасывал мерцающие тени на стены. Эвелин откинула с головы капюшон, и услышавший шуршание материи Люсьен повернулся к ней.
Девушка в нерешительности остановилась в дверях. Он так напряженно смотрел на нее, что, казалось, воздух сгустился, и стало трудно дышать.
Эвелин было не по себе от мысли, что она влюбляется в него.
Верх глупости – отдавать сердце такому негодяю, как Люсьен Дюферон. Она знала, что в него влюблялись многие женщины, при этом каждая считала, что является единственной, заслуживающей его вечной преданности. И у Эвелин не возникало сомнений относительно того, что едва ли он помнит их имена.
Она не пара ему, не стоило даже надеяться, что ее нежное девичье сердце сможет победить в борьбе с иссеченным шрамами и огрубевшим сердцем этого негодяя. Однако как же ей хотелось хотя бы попытаться сделать это.
Не торопясь, размеренным шагом Люсьен подошел к ней. Участившийся пульс лихорадочно бился в жилах Эвелин. Она знала, что сейчас должно случиться. Она помнила вкус его поцелуя, прикосновение его рук.
Она знала, какое наслаждение ожидает ее в предстоящие ночные часы.
– Значит, я не напугал тебя? – с дразнящими нотками в голосе промолвил Люсьен, поглаживая пальцами узел ее волос. – Я думал, что ты вряд ли придешь после всех наших проделок накануне.
Щеки Эвелин запылали.
– Я не боюсь тебя, Люсьен.
– Неужели? – с тихим смехом поинтересовался он.
Она вскинула брови.
– После той ночи меня вряд ли сможет шокировать что-либо еще.
Люсьен понимающе улыбнулся.
– Ты уверена?
От этой улыбки ее охватила дрожь возбуждения.
– Честно говоря, я ни в чем не уверена, когда дело касается тебя.
– Хорошо. – Он распустил завязки ее плаща и снял его с ее плеч. – Потому что я хочу, чтобы сегодня ты была обнаженной.
Эвелин попыталась сохранить самообладание.
– Я же уже была с тобой обнаженной.
– Всю ночь. – Темные порочные глаза Люсьена блестели. Он скользнул за ее спину и начал развязывать шнуровку и расстегивать пуговицы ее одежды со скоростью, которой могла бы позавидовать самая опытная служанка. – Всю ночь, Эвелин, – повторил он, покусывая губами ее ухо, щекоча горячим дыханием ее шею. – Ужинать. Спать. Заниматься любовью. Обнаженной... все время.
– Ужинать... – Эвелин каким-то чудом удалось сдержать дрожь.
– Ты будешь ужинать обнаженной. – Бюст девушки освободился от платья, и Люсьен бесстыдно воспользовался этим. Он тут же взял в ладони ее груди, скрытые только тонкой сорочкой. – Будешь спать обнаженной. Будешь обнаженной играть в шахматы.
– Я... я не умею играть в шахматы. – У Эвелин подгибались колени. С полузакрытыми, затуманенными от его прикосновения глазами она облокотилась на Люсьена.
– Я научу тебя. – Жаркими раскрытыми губами он прижался к ее шее. – Первый ход... конь берет королеву.
Люсьен поднял ее на руки и понес наверх, в свою постель.
– Вставай, моя возлюбленная. – Прошло уже несколько часов, и Люсьен, сорвав покрывало, смотрел на беззащитное нагое тело Эвелин. – Я буду учить тебя играть в шахматы.
Щеки Эвелин покрылись румянцем то ли от нежного обращения к ней, то ли от смущения из-за наготы. Люсьен не знал ответа.
– Шахматы? Никогда бы не подумала, что такой человек, как ты, в такие минуты может думать о шахматах.
– Почему бы и нет? – Эвелин потянулась за покрывалом в стремлении снова прикрыться, но Люсьен шутливо шлепнул ее по заду. Эвелин взвизгнула и негодующе посмотрела на него, чем едва его не рассмешила. – Оставь в покое покрывало, бесстыдница. Разве не помнишь, что сегодня ты будешь все делатьобнаженной?
– Но... – Глаза девушки округлились, когда она осознала, что он говорит это всерьез. – Я не могу учиться играть в шахматы голой.
– Еще как сможешь, – игриво посмотрел на нее Люсьен. – Я ведь тоже голый.
Эвелин опустила глаза на его бедра, но тут же, по-видимому, испугавшись собственной дерзости, вновь перевела взгляд на его лицо.
– Я думала, ты шутишь.
Люсьен с тихим смехом сбросил с себя простыню.
– Милая моя, я никогда не шучу, если речь идет об обнаженной плоти.
Люсьен проигнорировал ее протесты, и вскоре Эвелин сидела напротив него возле камина и, нахмурив бровки, сосредоточенно рассматривала шахматную доску.
Вначале ощущавшая смущение Эвелин постепенно стала находить удовольствие в таком времяпрепровождении. Она смотрела на высвеченные огнем широкие плечи Люсьена, на его грудь с хорошо развитой мускулатурой, на склоненную над шахматной доской голову с иссиня-черными волосами.
Эвелин не могла не удивляться тому, как быстро в их отношениях возникла непринужденность. Если бы еще два дня назад кто-нибудь ей сказал, что, сидя в обществе мужчины полностью обнаженной, она будет чувствовать себя весьма комфортно, Эвелин посчитала бы такого человека сумасшедшим.
Тем не менее, вот она здесь, учится играть в шахматы, и все ее прелести открыты его весьма неравнодушному взгляду. И это действительно нисколько не беспокоило Эвелин.