Книга Война и потусторонний мир - Дарья Раскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вой оборвался. Но легче от этого не стало: Долохов сел. Заторможенно, словно пьяный, он нащупал саблю, вложил в ножны, поднялся на ноги и принялся покачиваться, уронив руки и так и не поднимая головы, а из раны на землю подле его сапог вываливалось что-то кровавое, бурое. Следом за ним, словно по команде, принялись копошиться остальные – все поле вокруг Александры зашевелилось. Несмотря на раны и увечья, они, обожженные, продырявленные, с вывернутой шеей и смятым черепом, поднимались на ноги и замирали, прислушиваясь в ожидании нового приказа.
Александра смотрела, клацая зубами. Отчаянно хотелось кричать, и она закрыла рот ладонью. Следовало немедленно бежать отсюда, а если нет сил бежать, то ползти, и она непременно сделала бы это, если бы именно в этот момент позади нее не заговорили.
– Поднимайтесь, сударь, поднимайтесь, – услышала она напряженный шепот. – Если не хотите быть замеченным, немедленно поднимайтесь, ну же!
Последние слова были сказаны с такой внутренней силой, что Александра, все еще не зная, кто отдает приказы и можно ли говорящему верить, послушалась. Оттолкнувшись от стылой земли, встала, едва ощущая оледеневшие ноги.
– А теперь стройте из себя мертвого.
– Да как же…
– Ну вот как они: стойте и молчите. Да не озирайтесь так. И не дергайтесь, вам тут не кадриль. Да не топчитесь!
Манера у говорящего была нетерпеливой и досадливой, но самое удивительное – голос незнакомца был женский.
– Кто вы? – спросила Александра шепотом.
– Это неважно, – ответила невидимая собеседница. – Ваша забота сейчас пережить смотр, так что будьте любезны слушаться: стойте и молчите.
Александра сделала, как было велено, тем более что приказ «стоять и молчать» привычен для любого военного смотра, даже для того, в котором солдаты вполне еще живые.
Издалека донесся тяжелый скрежет, будто раскрывались ворота. А там раздался стук копыт. Торопливый, резкий. Приближались всадники стремительно, копыта с чавканьем месили грязь. Александра напряженно вслушивалась, силясь понять, что за начальство и в каком количестве едет к такому войску, но бросила затею: голову слишком мутило для арифметических упражнений.
Копыта били ближе, ближе, пока не стихли, остановившись, перед первой линией гусар. Лошади переступали, все еще разгоряченные гонкой, и фыркали. Приглушенные голоса отдавали короткие неясные приказы.
Стараясь не выдать себя, Александра осторожно подняла взгляд. Пришлось привстать на цыпочки, чтобы взглянуть поверх опущенных голов, а там скорее закусить губы, чтобы не вскрикнуть. Ведь семерка всадников была той самой – черные солдаты, учинившие резню, выдавая себя за французов. Адские лошади под ними отплевывались пеной, глодали мундштуки и то и дело шумно выдыхали, выпуская из ноздрей дым и искры.
Во главе небольшого отряда, на особенно крупном чудовище, похожем на персидского аргамака, только вдвое мощнее, сидела женщина. В плотном черном платье-амазонке с военным плетением на груди и широкой юбкой, она уверенно и прямо держалась в женском седле и похлопывала взмыленную конскую шею снятой перчаткой. Лицо ее, с маленькими, но пронзительными глазами, морщинистыми от постоянного сжимания губами и по-вороньи загнутым носом, удивительно напоминало выражением высшее командование Александры и оттого страшило сильнее. Не только это выражение, но и вся форма указывали на высокий чин – и густота бахромы эполет, и золотой аксельбант, и богато украшенная трость с круглым набалдашником, висевшая на бедре поверх багряного шарфа. Александра рассматривала со страхом, но отчасти и с волнением: женщина-командир? Такое здесь возможно?
Пока амазонка осматривала строй опытным взглядом, с ней поравнялся важный и грузный человек в вишневом мундире. Лицо его было кругло и приятно на вид, разве что пышные нафабренные усы смотрелись неуместно, слишком черными на белой коже – будто кто-то играл его лицо на клавикордах, да вдруг взял и брякнул фальшивую ноту.
Остановившись вровень с амазонкой, он поморщился и пухлой ладонью в снежной перчатке поднес к носу платок. Верхняя губа его при этом задралась, обнажая клыки, желтоватые, как у старой собаки.
– Марья Моровна, голубушка, нельзя ли… не так близко… – сказал он по-французски, выделив русское «golubushka» с притворной лаской.
Амазонка, которую он назвал Марьей Моровной, посмотрела на него искоса:
– Да вы, любезный посол, никак брезгуете?
– Брезгую, ваше сиятельство. Я и живыми-то не сильно их жалую, а уж… разлагающимися…
Марья Моровна, все еще сидя прямо и не глядя на него, усмехнулась:
– Как же это возможно, коли они вам еда?
– Что тут невозможного? Вот вы, дорогая моя Марья Моровна, едите свинину, но вам ведь тоже не обязательно восхищаться свиньей, n’est-ce pas?
Над их головами раздался вороний крик. Большая черная птица, сделав круг над киверами охраны, опустилась Марье Моровне на плечо. Каркнула еще раз, теперь тише, и переступила лапами, подцепляя когтями золотую бахрому эполетов.
– Вы уж определитесь, Штефан Карлович, – сказала Марья Моровна, приглаживая ворону глянцевые, с радужным отливом, перья, – что вам важнее – розовые ароматы или армия, которую не сломить ни одному врагу.
– Так-таки не сломить?
– Вы сомневаетесь?
– Не то чтобы я имел основания не доверять вашим словам, и все же мой король должен быть уверен…
– Генерал! – окликнула Марья Моровна, не дожидаясь, пока он закончит.
Из-за ее спины немедленно выступил офицер в черно-серебряной форме.
– Ваше сиятельство? – Он коротко склонил скелетную голову с клочковатыми остатками рыжих бакенбард, и вороной султан на его двууголке дрогнул.
– Покажите послу, – сказала Марья Моровна, плавно поведя подбородком.
Генерал выехал вперед. Приложив к губам небольшой рожок, он дунул. Послышался стон – тот самый, что был эхом воя, поднявшего на ноги мертвое войско, правда, не таким громким и оттого не столь пугающим.
На этот раз он взбудоражил только двоих – корнета Пучкова и поручика Волковенко, стоявших в первом ряду. Услышав свист, они сделали шаг вперед и остановились. Стояли прямо, несмотря на то что мундир одного был черен от крови, а у второго на месте левой руки свисали огрызки синего доломана. Александра смотрела в напряженные спины обоих и едва выдыхала.
– Ату! – бросил им капитан, словно собакам.
Гусары повернулись друг к другу и послушно обнажили сабли. Брат на брата! Будто и не прошли бок о бок от Немана до Смоленска, будто не мерзли вместе, не пели песен, не делились табаком и солью, будто Пучков не помогал Волковенко писать стихи для писем невесте и не выручал при проигрышах деньгами, будто Волковенко не прикрывал любовные отлучки Пучкова перед ротмистром и не вывез с поля боя, когда под поручиком подстрелили лошадь, – будто в мгновение сделались врагами!
Перед самым столкновением Александра малодушно зажмурилась.
В гулкой тишине, прерываемой фырканьем
