Книга Семейные хроники Лесного царя - Антонина Бересклет (Клименкова)

наведывался на Ярмарку, что ежегодно устраивали подле крепостных стен Нового Города. В этом облике Яр с удовольствием толкался среди людских толп, бойко торговал привезенными из Дубравы товарами: кружевами кикимор, самоцветными каменьями кобольдов и обычными дарами леса, коих всегда имел в огромных запасах. Ради забавы продавал изготовленные собственными руками безделицы: гребешки для волос, украшенные вместо перламутра остекленевшими крылышками мертвых бабочек, заколки, всевозможные брошки с дохлыми переливчатыми жуками в прозрачной смоле. Однажды Лукерья встретила мужа на людном базаре — и не узнала. Застыла столбом посреди толчеи, словно вкопанная. А он потом до вечера над нею потешался и лишь ночью раскрыл личину, едва не доведя жену до сердечного удара: шутка ли, до умопомрачения возжелать изменить мужу с первым встречным! Который всё тем же мужем и оказался.

— Ты же знаешь, мне безразлична внешность, — хрипловато шептал Яр, увлекая ее на постель. — Если прикажешь, я всегда буду таким. Хочешь?

— Не-ет, — выдавила Лукерья, покорно подставляясь под поцелуи. — Врешь! Тебе? Нет, совсем не безразлична. Постоянно видеть тебя таким? Ни за что! Я слишком стара, чтобы сходить с ума с тобою каждый день. Я не выдержу.

— Каждую ночь! — поправил Яр, нарочито медленно избавляя супругу от одежды, сопровождая прикосновениями, от которых у Лукерьи горела кожа и верно закипала кровь. — Ведь ты хочешь, чтобы я старел, как человек? Дряхлел вместе с тобою. Ты же хочешь, чтобы мы жили, как люди. И чтобы умерли в один день и легли в одну могилу.

— Ты не можешь, — прошептала она в ответ. В порыве села на постели, прильнула к нему, обвила ногами за пояс, рывком стащила с него рубашку. С наслаждением вцепилась пальцами в волосы, темно-русые, наконец-то не зеленые. — Не смейся надо мной, пожалуйста.

— Я не смеюсь, — ответил он серьезно. — Я пытаюсь тебя понять.

— Ты никогда не сможешь, — едва слышно выдохнула она в его губы.

Теперь одежда не мешала им всецело чувствовать жар друг друга, разделять друг с другом нетерпение перед страстным единством. Но при всём влечении они не спешили, не торопясь, одаривали друг друга ласками и поцелуями, когда жгучими, когда невесомыми.

Он знал ее заветную, противоречивую мечту. Но не понимал и не принимал. Умереть в один день? Зачем? Что за нелепость — желать себе и возлюбленному старости! Вместо этого Яр дарил своей ворчливой ведьме бесконечную юность. Каждый раз, в каждый миг их супружеской близости, он беззастенчиво пользовался своей силой владыки Леса. И Лукерья ничего не могла с этим поделать, ей приходилось принимать этот непрошеный дар.

— Почему ты мне не изменяешь? — настойчиво шептала она, сопротивляясь умопомрачению из последних сил.

Он с удовольствием зажал бы ей рот, но ведь в таком случае она пройдется по его ладони горячим влажным языком, моментально сведет его с ума, а он не мог себе позволить опозориться. Поэтому Яр продолжал выцеловывать ее живот, коварно спускаясь всё ниже, чтобы заставить женушку наконец-то применить голос правильно — стонать под мужем, а не читать ему наставления.

— У тебя же есть Лилька, Ивушка, Злата… — на выдохах перечислила Лукерья имена русалок. — Почему ты не осчастливишь их? Хоть по отдельности, хоть всех вместе. Зачем тебе я?

— Ты еще Лельку и Заринку забыла помянуть, — рыкнул Яр. — Потому что моя жена — ты, а не они!

— Но они принадлежат Лесу и тебе всем своим существом. Я же когда-нибудь всё равно умру.

— Из-под земли достану и оживлю, — пригрозил Яр. Приподнялся над нею на вытянутых руках, сердито заглянул в глаза: — Ты мне только попробуй! Умрет она, как же! Ради такой оказии я даже не поленюсь, разыщу Сильвана. Станешь тогда поистине бессмертной!

— Кошмар какой! — фыркнула Лукерья.

Сильвана она знала лишь понаслышке: бывший приятель Яра, черный маг, практиковавший некромантию. Похоже, ей удалось разозлить мужа всерьез, раз он припомнил имя того, о ком старался лишний раз не упоминать вслух, даже спустя век не простив какую-то крепкую обиду.

Однако ведьме удалось испортить мужу настроение. Яр уткнулся носом ей между грудей и замычал в досаде. Лукерья со смешком погладила его по волосам — снова зеленым. Вновь юный лесной царь оторвался от жены, перевалившись на бок, растянулся на постели рядышком. Закинул руки за голову. Глядя в сводчатый потолок, признался:

— Тишка едва не увял. Если был бы человеком — наложил бы на себя руки.

Лукерья сглотнула. И это хотели от нее, от матери, утаить? Яр же продолжил нарочито беспечным тоном:

— Говоришь, Лилька, Заринка, Лелька, Злата, Ивушка? Да и кикимор, тех, что посимпатичнее, тоже можешь в список зачислить. Их всех Мышонок перепробовал. Неужто я у родного сына буду игрушки отбирать?

Про безудержные похождения старшенького Лукерье было в общих чертах известно, в подробности же она не вникала. Более того, сынок и по деревням успевал прогуляться, завести среди людских девушек подружек. Извиняло неразборчивость сына то, что он не старался кого-либо обольстить нарочно. Он был настолько красив и легок нравом, что девчонки сами, не задумываясь, вешались на него, а у него не хватало жесткости их оттолкнуть. Хорошо хоть наследие Леса позволяло ему самому решать, даст ли семя «росток» или нет, иначе все деревни обзавелись бы златовласыми мальчуганами-богатырями и синеглазыми девчонками-красавицами.

— Я и говорю, от тебя дети только разврату научатся, — покачала головой ведьма.

— Где бы взять этот разврат, если я никогда тебе не изменял? — ровно отозвался Яр. Эти шутки ревнивой жены ему наскучили еще до рождения двойняшек, уже даже злиться сил не хватало. — И ты это прекрасно знаешь