Книга Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога - Николай Яковлевич Мерперт

эшелон и разбомбил его, разрушив и часть железнодорожного пути. Там было значительное число жертв. Нас предупредили, что в связи с этой катастрофой, наш эшелон задержится в Бежецке на несколько часов. Часы эти потянулись бесконечно медленно, все глядели на небо и прислушивались: ждали новых налетов. С проходившей дрезины сообщили, что разрушение пути впереди нас довольно серьезно, но ночью, возможно, ликвидируют. Но пришла ночь и никаких сдвигов. Никто не спал. Стояло почти полное молчание. Утра ждали как Страшного суда. И вдруг радостный крик: «Ребята! Да это туман!». И впрямь: утро давно наступило, но поезд стоял, окутанный густым туманом. Наконец двинулись, и туман, покрыв нас спасительной пеленой, сохранялся до самого Рыбинска, где госпиталь располагался на территории авиазавода.

В Рыбинске госпиталь был еще более благоустроен, чем в Валдае, здесь коек хватало всем, раны наши подверглись очередной обработке, столь же тщательной и умелой, а персонал был также внимателен и неутомим. Через три дня мы отбыли в Ярославль — на сей раз без приключений. И лишь значительно позже из сообщения наших информационных органов узнали, что немцы сообщили о бомбардировке Рыбинского авиационного завода, выведшей его из строя. Опровергая это сообщение, ТАСС указало, что завод этот давно эвакуирован, а бомбардировке подвергся военный госпиталь, имевший все необходимые опознавательные знаки и находящийся под охраной международной конвенции. Так что вторично за одну неделю по Господней милости мы избегли вполне реальной угрозы.

Путь до Ярославля прошел спокойно. Провели мы там, как и в Рыбинске три дня, а в первых числах ноября двинулись в Сибирь. На сей раз уже не в теплушках, а в нормальных пассажирских вагонах, с продолжающимися процедурами и даже с библиотекой, шахматами и радио (в последнем не уверен, мог спутать). Пахнуло мирной жизнью: за Уралом стояли уже освещенные деревни (от которых мы успели отвыкнуть), а на редких остановках возникали традиционные станционные базарчики. В самих вагонах сняли затемнения с окон, поразительная природа Зауралья стала доступной и при дневном освещении, и ночью: небо почти всю дорогу оставалось чистым, степь, отроги гор, лесные массивы сменяли друг друга, создавали фантастические пейзажи, и никакие самолеты и прочие вклинения человеческих «благодеяний» не могли бы их нарушить. Ехали долго, больше недели. Останавливались, помимо станций «во чистом поле», «ходячие» с удовольствием покидали вагоны, под наблюдением, конечно, но без решительных запретов. Вообще, и с медицинским, и с поездным персоналом устанавливались самые дружеские отношения, взаимопонимание и симпатия, а главное — спокойствие — волшебное понятие, которое большинству из нас еще несколько недель назад представлялось несбыточным.

Пункт назначения поездки долгое время оставался неизвестным, высказывались самые различные предположения, вплоть до Барнаула, Иркутска и даже Читы. Наконец, в середине ноября вопрос разрешился: поезд пришел в Омск.

Омск

С поездом, уже ставшим привычным особым режимом, встреченными в пути людьми было жалко расставаться, но, вместе с тем, большой, по-сибирски прочный, живущий активной жизнью город был следующей ступенью стабильности в нашем существовании.

Госпиталь, в который нас привезли, находился в центре города, на улице, именовавшейся тогда «улицей МОПРА». Это был самый большой и тоже реконструированный госпиталь: в него поступали все раненые, проходили первое обследование, после чего распределялись по специализированным учреждениям в зависимости от характера ранения. Поэтому в нем представлены были врачи фактически всех специальностей, некоторые из них волею судеб превращались в подлинных универсалов. С другой стороны, некоторые из раненых «оседали» в этом — эвакуационном — госпитале до конца лечения. Это считалось большой удачей. И также волею судеб подобной удачи удостоился и я: после обследования, не ограничившегося только последним ранением, меня спросили, не откажусь ли я остаться здесь всерьез и надолго. Я отреагировал на вопрос с энтузиазмом, что и определило судьбу мою на ближайшие четыре месяца. И очень скоро убедился, что те глубоко позитивные характеристики, которые приводились выше в отношении фронтовых госпиталей, в полной мере сохранялись и здесь, за тысячи километров от боевых действий. Четкость, идеальная дисциплина и организованность, но главное — глубочайшая человечность, самое искреннее стремление облегчить состояние раненых, не считаясь с собственным состоянием. Таков был обычный повседневный modus vivendi персонала госпиталя. Не исполнение обязанностей, пусть самое добросовестное, но подлинный душевный порыв. Я никогда не вел дневников (кроме рабочих, раскопочных), о чем горько сожалею: уходят из памяти имена, облики, события, ты оказываешься в неоплатном долгу перед людьми, столь много для тебя сделавшими. Лишь несколько имен врачей и сестер омского госпиталя сохранились в памяти: доктор Л.И. Крайчик, сестры В.П. Буркова, А. Маняхина, М. Полякова... А ведь имен было значительно больше...

Н.Я. Мерперт в госпитале в Омске. 1942 год

Военный госпиталь в Омске

К сожалению, я мало видел сам город: покидать госпиталь не разрешалось, хотя несколько раз «ходячих» водили в Дом Красной армии в связи с торжественными событиями, основным из которых явилась воодушевившая всех нас решительная победа наших войск в знаменитой Московской битве. Никогда не забуду это торжество. Мне довелось еще в госпитале быть одним из первых слушателей этого незабываемого сообщения. Сразу же стихийно возникли, нет, не митинги с торжественными речами, скорее, моментально охватившие все палаты, кабинеты, службы, лаборатории всех, кто причастен ко вчера еще строгому, напряженному, во многом печальному феномену, всплески беспредельной радости, гордости, надежды, близости и — более того — единства всех, кого отнюдь не радость собрала поначалу в этом доме. Все стали близкими, всех объединила всеохватывающая радость! Бросились искать карты, реквизировали их во всех ближайших магазинах, обсуждали каждый пункт, отбитый у немцев, географические познания и раненых, и персонала госпиталя спонтанно резко возросли. И, конечно, особым вниманием пользовались раненые, прибывшие с Московского фронта, фактически герои происходящих событий. К хорошо уже известному, а ныне ставшим легендарным имени Г.К. Жукова присоединился целый сонм талантливых полководцев (И.С. Конев, К.К. Рокоссовский, Л.А. Говоров, А.М. Василевский, А.В. Горбатов, Н.Ф. Ватутин, И.Е. Петров, И.Д. Черняховский и др.), сыгравших решающую роль в разгроме крупнейшей группировки немецких войск, которой было поручено взятие Москвы.

С тех пор прошло около 70 лет. Немало самых тяжелых испытаний выпало на долю нашей страны в оставшиеся три с половиной военных года. Неоднократно испытывали мы и предельное напряжение в единоборстве с далеко еще не сломленной