Книга ОПГ «Деревня» 3 - Alchy
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Егор подтрунивал над братом:
— Ты прямо как девица на выданье, нарезаешь круги и бьешь копытом!
— Ты не понимаешь! — У участкового при упоминание всего, что было связанно с армией, чувство юмора пропадало сразу. — Для меня Алексей Петрович значит больше, чем для вас это велосипедист гребанный!
— Какой велосипедист? — Затупил Егор.
— Ну этот твой, помнишь ты в апреле два года назад отмечал запойно, начал с дня смеха, продолжил днем космонавтики и каждый день у тебя праздники? Только в день рождения Гитлера в себя пришел и завязал, сказал что богомерзко в такой черный день пить? Я чо запомнил, ты накануне, девятнадцатого апреля прям соловьем разливался про Дастина Хоффмана, который что-то там сожрал и на велосипеде катался. Всё у вас, наркоманов, не как у людей…
— Серёга! Дастин, это актер! А тот Альберт! Он химик в первую очередь! И ваще, ты чо, шуток не понимаешь⁈ Мне ли не знать про Ермолова, при нем такого позора с Кавказом не было! — Егор посмотрел в смеющиеся глаза брата и понял, что это уже над ним прикалываются. — Да ну тебя!
Так же достаточно большой обоз содержал в себе груз для химического производства и мелочи, особенно приятные попаданцам — вроде оливкового масла и кофе нескольких сортов. Внушительную сумму денег для бесперебойного функционирования заводов, известие о присвоении Галке статуса купца первой гильдии и большую кипу «свежей» прессы, двухнедельной давности. Вот от прочтения газет и журналов новоявленных экспертов по истории восемнадцатого века, к которым относили себя все попаданцы, включая школьников — посетил когнитивный диссонанс и разрыв шаблонов.
Анисим, после двух суток пристального изучения периодики — из убежденного коммуниста переквалифицировался в идейного монархиста. Особое удовольствие у него вызвала программная статья в Санкт-Петербургских ведомостях — «С кем вы, „цвет дворянства“?» Неизвестный автор, скрывающийся за псевдонимом Н. Л. П. (хотя какой к черту неизвестный, его сказками в стихах зачитывалась вся просвещенная публика, а «сказка о попе и о работнике его Балде» — вызывала скрежет зубовный у церковной верхушки) вел беспощадную атаку на существующее положение с крепостным правом.
В простой и доходчивой форме объяснял причины французской революции, делая неутешительные прогнозы для собственно Российской империи, при текущей ситуации и бесправном состоянии одного из основных столпов империи — крестьянства. Приводил экономические доводы, почему труд свободных землепашцев выгоднее рабской барщины. В лучших традициях пиара двадцать первого века.
Так же широко освещалась поездка государя императора на Брянщину для подавления восстания, с результатами — обескураживающими всех ныне здравствующих крепостных. Вслед шли статьи от крупных землевладельцев, поддержавших начинание императора всем сердцем и призывающих других соотечественников проявить благоразумие, христианское смирение и просто — оценить экономическую эффективность нового хозяйствования.
— Рисковый парень Павел Петрович! — С восхищением присвистнул Председатель на внеочередном собрании, вызванном этакими известиями. — Он же всему дворянству публично, хм, доводы к носу подвел! Или отмена крепостного права и свобода для крестьянского сословия или бунт Пугачева им покажется детским лепетом! Особенно этот пассаж им как серпом по причинному месту: «Все имущественные и финансовые споры между землевладельцами будут урегулироваться государством сугубо в правом поле»!
— И по две десятины земли на душу, это и не разгуляешься особо земледельцу, при современных методах хозяйствования. — Добавил участковый. — Зато какой всплеск демографии ждет страну в ближайшее время! Я молчу про поток переселенцев, которые хлынут осваивать новые рубежи родины. Или две десятины на душу, хоть и с волей в родной перди, или вот эти перспективы для пионеров, на которые намекают в статье…
— Сейчас главное, чтоб по тихой грусти дворянчики не сместили государя императора нашего, — обеспокоился Борис. — а уж в открытую очканут они протестовать. Тут Павел Петрович правильно в свободный доступ выложил информацию. Крестьяне все как один за него поднимутся, землевладельцам впору думать как с минимальными издержками перестраиваться на новые рельсы, а уж землепашцы им с этого пути свернуть не дадут, на крайняк — массой задавят то малое количество, что попрет против линии партии.
За пару вечеров обсудили все новости из столицы, свои перспективы в связи с кардинальными изменениями, поздравили Галку с обретением купечества. Серёга схохмил:
— Восьмое марта можно забыть, сейчас как бы не день, когда Галка стала купчихой феминистки на знамя поднимут. Запомните эту дату, двадцать шестое января! К гадалке не ходи, будет аналог женского дня!
Анисим, заскучав от давно надоевших рож, под предлогом заботы о развитии животноводства в Известковом — умотал на несколько дней к Егору. Устроившись в санях, прикрытый безразмерным дорожным тулупом — оглаживал СВТ и давал последние распоряжения остающейся за старшую Марфе (соседке Егора, давно отдавшую скотину в общее пользование с компенсацией в паях и ставшая правой рукой ветеринара) и бригадирам. Удостоверившись, что хозяйство в надежных руках — приказал трогать и погрузился под скрип полозьев в предвкушение предстоящего срача…
Известковое встретило заслуженного ветеринара без всякого почтения — к Егору, на отдельно охраняемую территорию, деда не пустили. «Порядок такой, Анисим!» — Извиняюще сказал казак: «Не обессудь, вход сюда только с пропуском или устного распоряжения Федуса или самого! Иначе — административное взыскание!» Дед кое как успокоился при виде того, что сопровождающие его башкиры из айле тоже стали нервничать и положили руки на рукоятки кнутов. Благо, с поста не чинясь отправился один из дежурных, уведомить начальника о визите.
Завидя Митеньку, жующего на ходу и без всяких препон протиснувшегося в ворота охраняемого сектора, на ходу дежурно поздоровавшегося — дед всё таки взбеленился:
— Ты чо рожу воротишь, инженер⁈ Мы его, значит, от сифилиса вылечили! Допуск к секретам обеспечили, а он ходит и никакого почтения к заслуженным пенсионерам! А у меня звание героя социалистического труда, между прочим! Стоять, щенок!
Митенька, и до этого побаивающийся грозного деда, который то эксплуататором его обзывал, то гнилой интеллигенцией — покраснел, виновато отбоярился что сам тут на