Книга «Вдоль обрыва, по-над пропастью...» - Игорь Васильевич Кохановский

— добровольно, он — добровольно.

      А мне удел от Бога дан…

      А может, тоже в Магадан

      Уехать с другом заодно

      И лечь на дно?

Все были восхищены, удивлены и, конечно, тронуты той теплотой, что была в этих стихах, сдобренных непременной порцией доброго юмора. Мама, помнится, даже прослезилась, а Володя протянул мне автограф этой песни, где все куплеты, каждый своим цветом, были написаны фломастером.

В начале июля 65-го я уже был в Магадане и вскоре оказался в Анадыре в качестве собственного корреспондента газеты «Магаданский комсомолец» по Чукотскому национальному округу (Анадырь — его столица), куда пришло первое письмо Володи. Привожу его здесь с небольшими сокращениями.

Васёчек, дорогой! Сука я, гадюка я, падлюка я! Несовейский я человек, и вообще — слов и эпитетов нет у меня! И жаль мне себя до безумия, потому никчемный я человек! Оказывается, ты уехал почти полгода назад, а я и не заметил, как они пролетели, потому — гулял я, в кино снимался, лечился и т. д., и т. п., и пр., и пр. Начну по порядку. Летом снимался в «Стряпухе» у Эдика Кеосаяна. Играл Пчёлку, и хоть Пчёлка насекомая полезная и имя самое ласковое, однако не оправдал ни того ни другого. Запил горькую, дошло почти до скандала, даже хотели с картины уволить, но… все обошлось, и с горем пополам закончил.

Съемки были под Краснодаром, в станице Красногвардейская. Там, Гарик, куркули живут, там, Васёк, изобилие, есть всякая фрукта, овощь и живность, акромя мяса, зато гуси, ути, кабанчики!! Народ жаден, пьет пиво, ест, откармливает свиней и обдирает приезжих. Жили мы сначала с Акимовым, он там практику проходил, писал сценарий, помогал Кеосаяну, ходил в форме колониальных войск, а потом к нему приехала шалава его с подругой. На этой шалаве он совсем недавно женился. Я на свадьбе не был, свадьба была тихая, тайная, без венчания и без пьянки.

Ничего, кроме питья, в Краснодаре интересного не было. Стало быть, про этот период — всё.

После этого поехал в Гродно сниматься в фильме «Я родом из детства» Минской студии. Там все хорошо, скоро поеду к ним досниматься в Ялту. Написал туда для фильма три песни. Скоро выйдет — услышишь. Играю там изуродованного героя войны, пою и играю на гитаре, пью водку, в общем — моя роль.

А потом — чем дальше в лес, тем ну ее на хрен! Приехал на сбор труппы, напился, и пошло… Любимов даже перестал бороться и только просил, чтоб поменьше. Люся была в трансе, я — гулял, рванина! Но ты, Васёк, не подумай, что, акромя питья, ничего не было. Играл, пел. Правда, частенько под булдой, но… все-таки.

Был у Андрея Вознесенского, он читал новую поэму — пьесу для нашего театра, очень это хорошо, стихи великолепные, а сюжет такой. Под Новый год застрял лифт, а в нем люди. Пока это все не дотянуто, но интересно. Подарил мне книжку и написал там, что очень меня любит и что страшно ему за «мою незащищенность в этом мире». Недавно он в числе теплой компании — Слуцкий, Твардовский, Сурков, Рождественский, Ахмадулина, — ну ты, наверное, знаешь, был в Париже, приехал, выступали мы с ним в университете. Рассказывал, как его там принимали, в восторге от Парижа, обзывал Эльзу Триоле старой бл… — она взялась его переводить и три года тянула резину.

Потом пошли в ВТО, говорили тосты и пили — все, кроме меня. Не веришь? Напрасно! Дело в том, что… Но об этом позже. Я тебе собрался написать огромадное послание, так что терпи!

Наконец после долгих боев разрешили «Павшие и живые». Проходит здорово. Женя Евтушенко сказал, что я гениально играю Кульчицкого, и даже написал об этом в «Культуре» — что-то вроде что я — Маяковский, что я — Уитмен и еще как-то про ребра, про руки — словом, хорошо написал.

Ну а теперь перейдем к самому главному. Помнишь, у меня был такой педагог — Синявский Андрей Донатович, с бородой, у него еще жена Маша?

Так вот!

Уже четыре месяца, как разговорами о нем живет вся Москва и вся заграница. Это — событие № 1. Дело в том, что его арестовал КГБ за то якобы, что он печатал за границей всякие произведения. Там, за рубежом, вот уже несколько лет печатаются худ. литература, статьи и т. д. и т. п. под псевдонимом Абрам Терц, и КГБ решил, что это он, провел лингвистический анализ, и вот уже три месяца идет следствие.

Когда наши были в Париже, там на пресс-конференции только и спрашивали о нем, наши что-то вякали, тогда посыпались протесты от крупнейших деятелей культуры. Его называют виднейшей фигурой советской лит-ры. А мы даже не подозревали. В общем, скандал почище, чем с Пастернаком. Кстати, последняя его работа — вступительная статья страниц на 60 — к изданию Пастернака. Произведений, изданных там, я не читал, но кто читал говорят — великолепно, а я читал кое-что здесь и согласен. Куда заведет следствие — не знаю, давно не видел Машу. Слухов, сплетен и домыслов — куча, Би-би-си каждый день передает информацию — одна другой чуднее, но все это ерунда. Никто ничего не знает. 5 декабря на площади Пушкина была демонстрация, организовали ее студенты. Многие знали, что они будут, и ЧК тоже. Бунт был подавлен в зародыше. Бунтовщиков — человек десять — куда-то увезли и тут же отпустили за ненадобностью — молокососы какие-то. Требовали гласности процесса над Синявским. В общем, скандала не получилось, но ты примерно можешь представить себе масштабы этого всего.

Кстати, маленькая подробность. При обыске у него забрали все пленки с моими песнями и еще кое с чем похлеще — с рассказами и т. д. Пока никаких репрессий не последовало, и слежки за собой не замечаю, хотя надежды не теряю. Вот так! Но… ничего, сейчас другие времена, другие методы, мы никого не боимся, и вообще, как сказал Хрущев — у нас нет политзаключенных!

Тут надо на немного прервать Володино письмо, дабы пояснить, что значит «кое-что похлеще». Дело в том, что Володя был блестящий, остроумнейший рассказчик историй, которые он либо сам сочинял, либо очень забавно переделывал услышанные от кого-то. Истории очень смешные и зачастую на различные политические темы того времени — например, тема ухода