Книга Одиночное плавание к острову Крым - Наталья Труш

В это же самое время граждане Донецка, которые спали и видели квартиру на Невском проспекте, просто били копытом, ведь они давно сидели на чемоданах. Они каждый день теребили бабку, которая взбрыкнула в последний момент, и пытались уговорить ее, тем самым мешая процессу обмена. После их звонка бабка звонила Танечке и рыдала в трубку:

– Я боюсь этих нахальных дончаков! Танечка! Вы должны меня понять! Я – коренная ленинградка, а они мне говорят – «бабка»! Какая я им бабка?! Тоже мне внуки! И вообще, я их боюсь. Может, ну его к чертям, весь этот обмен, а?

Дончаки в это же самое время обрывали телефон Танечки, но им из трубки доносились лишь частые гудки – занято. Наконец они пробивались через эфир и, почти рыдая, жаловались на упрямую бабку.

А Танечка в свою очередь терпеливо внушала им, что если они не прекратят это ненужное давление, то все сорвется, так как бабушка уже готова была пожертвовать внесенным залогом и остаться в хоромах на Невском.

И только Наташка тихонько сидела в своей квартирке, никому не звонила и никого не торопила, а просто ждала. Ей по большому счету было все равно, срастется или нет. Не срастется – значит, она снова впряжется в поиск и найдет в конце концов то, что ей нужно. И она высидела результат. Дончаки наконец перестали дергать питерскую бабку, бабка успокоилась. И когда в очередной раз она получила квитанции на оплату коммунальных услуг и остатки волос у нее на голове встали дыбом от увиденной суммы, она позвонила Танечке и устало произнесла:

– Я согласна.

«Слава тебе господи!» – сказала про себя Танечка и взяла быка, вернее, одинокую бабушку за рога, и уже через два месяца Наташка уезжала на Украину.

Как они прощались на Московском вокзале, Марина не любила вспоминать. Они то плакали, то смеялись, говоря друг другу банальности:

– Какие глупости – расстояние! Всего-то Украина! Не Америка же, правда?

– Правда!

– Мы будем встречаться каждый год, правда?

– Правда!

– И даже чаще! Правда?

– Конечно! Три раза в год как минимум!

И обе при этом знали, что не будут они встречаться каждый год, не получится. Да, Украина – не далекая заграница, но порой расстояние даже в сто километров преодолеть большая проблема. В общем, понимали они, но не признавались вслух о своих сомнениях, чтобы не рыдать. И так было плохо.

Домой с вокзала Марина ехала как с кладбища.

* * *

Они писали друг другу письма, звонили, а встретились только через пять лет после разлуки. Как в воду глядели.

Выбрались к Левушке. Если бы не Марина, Наташка ни за что не нашла бы могилу мужа. Южное за пять лет разрослось просто до немыслимых размеров.

– Самое крупное в Европе... – задумчиво сказала Наташка, стоя у аккуратно убранного в мраморную опалубку холмика. Уезжая на Украину, она оставила подруге деньги и попросила сделать все как надо. Денег хватило на скромный памятник с фотографией и на цветник, обрамленный мрамором.

Все остальное Марина каждый год делала сама: сажала цветы, выдирала сорняки вокруг, красила узенькую скамейку. Егорку она привозила с собой. Она не учила его, но он сам, увидев первый раз портрет Левушки, вдруг сказал:

– Папа...

Потом она объяснила ему, когда он стал постарше, что это не папа, а дядя Лева.

– Тогда где мой папа?

– Ну, твой папа, сынок, его нет...

– Не-е-е-ет, так не бывает! Я помню, что дядя Лева нас на каруселях катал. Это папы детей катают на каруселях.

Марина тогда не стала переубеждать сына. В конце концов, о таком папе, каким был Левушка, любой ребенок мог только мечтать. Конечно, ничего Егор помнить не мог, просто были мамины рассказы про Наташу и Женечку, про дядю Леву, были фотографии. А может быть, проявилась и какая-то особая детская память, и Егорка в самом деле все это помнил. Вот Марина, например, помнила себя лет с пяти, а он, может быть, с более раннего возраста.

Разубеждать Марина его не стала. А сам он, даже повзрослев, вопросов на эту тему не задавал. Историю дружбы его матери с семьей Стрелковых он не раз слышал. Фамилии опять же разные, а при этом Левушку он, вспоминая, называл «папой Левой». Вот и все.

* * *

Ох и наквасились они с Наташкой! Шутка ли сказать – не виделись...

– А сколько мы не виделись-то? Лет двенадцать?!

– Почти четырнадцать...

– Почти четырнадцать... Целая маленькая жизнь. – Наташка закурила и, разгоняя дым ладошкой, распахнула створку окна. С улицы потянуло сентябрьской южной прохладой, которой безумно рады местные жители – «наконец-то жара отпустила!». Для них плюс двадцать три – уже прохлада против плюс тридцати пяти. А для Марины, которая минувшим летом ни разу не разделась до сарафана, так как лето было дождливое и холодное, это был знойный вечер, и впереди у нее таких вечеров было как минимум десяток. Да еще у моря!

– Тиха украинская ночь! – с чувством выдала Наталья, выпустив дым колечками прямо за окно, и закончила: – Но сало трэба перепрятать!

Они расхохотались.

– Все, Нат, больше ни-ни! Давай завариваем чай и дальше пьем только его и трезвеем. И часов пять надо поспать. Тебе завтра на работу, а мне в дорогу. Я хочу засветло до родственников добраться.

– Мариш, может, еще на денечек останешься?

– Не уговаривай! Не останусь! Наташка, ну пойми ты: мне на работе только десять дней дали! А я к ним еще четыре дня на дорогу украсть должна. Да еще и не укладываюсь в четыре дня! В общем, еще придется парочку дней прогулять. Пока не придумала, как буду отмазываться, может, и пронесет, а нет...

– Да пронесет! Кто тебя уволит, такую незаменимую?! Марин! Ну кто у них, как кенгуру, на празднике прыгать с детишками будет, а? А дни рождения зайцам и тиграм отмечать? Вот то-то же! Ты одна такая артистка!

– Твоя правда! Прикинь, попыталась уйти, так сказали – ищи замену! А где я ее найду?! Кто будет за копейки с утра до вечера перед публикой придуриваться?

* * *

Марина Андреева работала в зоопарке организатором праздников и зрелищных мероприятий. В ее задачу входило не просто устраивать мероприятия «для галочки», как это часто бывает, а придумывать ходы и выходки, которые делали каждое «мероприятие» неповторимым, веселым, интересным, чтоб его запоминали дети и взрослые и чтобы им снова и снова хотелось приходить в зоопарк.

Платили Марине за это не так много, но зато она была свободна, как Куба. И эта свобода позволяла ей крутиться так, что она еще успевала в тридцать три места в день. Да еще и корреспонденции писала в городскую газету. У нее там рубрика была своя – «Усы, лапы, хвост», в которую она раз в неделю присылала смешные новости из зоопарка, подписанные псевдонимом Глаша Зверева.

Марину Валерьевну в зоопарке любили, и на ее праздники сотрудники – даже в свой законный выходной! – приходили сами и приводили детей и внуков. Дети визжали от радости, глядя на то, как из вольера выходит кенгуру в тельняшке и бескозырке с большим клетчатым чемоданом в лапах. Кенгуру открывал чемодан и раздавал детям леденцы на палочке и надувал для всех воздушные шары, которые доставал из сумки на пузе. И ни взрослые, ни дети не замечали, что костюмчик у кенгуру изрядно поизносился, повытерся коричневый плюш на лапах, а на правом боку и вовсе прореха зашита черной ниткой через край.