Книга Бедовый. Рубежник - Дмитрий Билик

Только когда его им окликали? Уже и не помнил никто.

— Что скажешь? — сурово спросил Шермет. — Нашел следы какие?

— Ничего, господин, — покачал головой Врановой. — Все следы старуха замела, словно ждала, что искать будут. Только запах. Говном воняло. Однако выйти ни на кого не получилось.

Говорил он с легким акцентом, смешно растягивая слова. Но смеяться воеводе не хотелось.

— А точно замела? Может, и не передавала свой хист никому? — спросил Шермет, хотя сам тому не верил.

— Она ведунья опытная была, хист сильный. Если бы не передала, представляешь, что бы там было?

Воевода тяжело вздохнул. Да, как минимум ее квартиру разворотило, если бы не больше. И приказу «по совместной работе с людьми» пришлось бы точно включаться. Чтобы потом в человеческой газете вышла заметка о взорвавшемся газе.

— Передала старуха хист, другого варианта нет. Да и говно.

— Да что ты заладил, говно, говно? Будто слов других не знаешь.

Шермет поморщился. Вообще, общение с Врановым никогда не доставляло ему удовольствия. Одевался тот странно, будто денег нет. Говорил так, будто клещами из него слова тянут. Да и вообще: взгляд, повадки, манера себя вести. Ничего не нравилось Шермету. Чувствовал он некую опасность, которая исходила от Вранового. Хотя понимал, что сам значительно сильнее его.

Да и слишком они были разные. Шермет здоровый и могучий богатырь, как из русских сказок. Разве что волос темный, да борода росла плохо. Потому на европейский манер приходилось бриться.

Врановой же тощий, как жердь, неопрятный, небритый. Все, к чему можно прибавить «не».

Однако Шеремет ценил ратника. Потому и выкупил у суомского князя за бешеные по тем временам деньги. Был у воеводы один талант, который хист сначала на ведуне открыл, а после кощея еще более укрепил. Мог посмотреть на человека Шеремет и сразу сказать — стоит с ним возиться или нет. Он даже слово после нашел нужное, не русское — потенциал.

Вот этот самый потенциал воевода в Врановом увидел. Хотя, казалось бы, какой у него хист? Пустяковина сущая. Однако же рубежник оказался хитрым и умным слугой. И порой даже самые невообразимые приказы выполнял. К тому же, все чухонские привычки и обычаи знал. А рядом с границей такое ценится.

— Получается, что Спешница передала хист какому-то случайному человеку? В наши тайны не посвященному.

— Так, — только и сказал Врановой.

— Тогда искать надо, — поднялся на ноги Шеремет.

Выглядел он теперь грозно. Глаза сверкают решительностью, могучая грудь вздымается под рубахой, под темными джинсами не ноги — колонны. Разве что угги немного портили впечатление.

— Нового рубежника надо найти, пока дел не натворил, — сказал он. — Если человек случайный, представляю, что у него в голове. Посмотри за соседями, может, кто заходил к ней, покрутись там.

— Человек захожий, — спокойно, но вместе с тем твердо ответил Врановой. — Раньше там не бывал.

— И как его теперь искать?

— Рано или поздно появится. У меня полно глаз в городе.

От этих слов воевода поежился. Так и было. Порой он сороку какую увидит и сразу думает, сама по себе эта птица или по наущению Вранового? Вот стоило бы разговор закончить, да только было еще что-то. Потому что чухонский ратник не собирался уходить, продолжая буравить Шеремета взглядом.

— Поговорить надо, господин. О том самом новом рубежнике.

— Почему сразу о рубежнике? — пожал плечами воевода. — Может, о рубежнице. Женщины часто женщинам хист передают. Ведьмовской обычай такой.

Врановой молча смотрел на Шеремета, словно думая, сказать о чем-то или нет. Но после взгляд его смягчился.

— Пусть рубежнице. Не важно. Не должен этот человек выжить.

— Что⁈ — спросил Шеремет так громко, что испугался собственного голоса. Потому добавил тише. — Что? Ты понимаешь хоть, о чем говоришь?

— Пользы с него не будет, — спокойно ответил Врановой. — Рубежник даже понимания о нас не имеет. Станет тыкаться как слепой китенок.

— Котенок, — поправил воевода и замолчал.

Сурово взирал он на прислужника. А как еще реагировать, когда такое слышишь? Без всякого повода рубежника убить — преступление. Воевода же есть слово и закон князя в этих землях. И говорить ему такое — не только смело, но и глупо.

— Хист важный, очень, — продолжал Врановой. — За него любая семья целое состояние отвалит. Либо можно в такие руки его отдать, которые с пользой знание употребят. Подобный рубежник тебе всю жизнь верен будет.

Шеремет понимал, что Врановой прав. Но закон нарушить — дело серьезное. За подобное не посмотрят на выслуги, сошлют куда-нибудь в Сестрорецк. С другой стороны… хист правда важный. Если в верных руках окажется, все в выигрыше будут.

К тому же, новый рубежник на поклон к воеводе не пришел, в «новую» семью будто бы и не врос. Потому всегда можно прикинуться дураком. К примеру, сказать, что и не знали о нем.

— Не одобряю я таких разговоров, — насупился Шеремет. — К тому же, не понимаю, как бы это сделать можно было.

— По-разному, — пожал плечами Врановой. — К примеру, новый рубежник ни силы своей, ни опасности вокруг не знает. Может в куриный ощупь попасть…

— Как кур в ощип, — машинально поправил Шеремет.

— И ранят его смертельно. Тогда кто-нибудь рядом и окажется, чтобы хист забрать. Знаешь ведь, господин, как с хистом на руках тяжело уходить?

Воевода знал. Говорят такие муки, которых никто не в силах выдержать. Промысел не дает спокойно умереть, всю душу из тебя выворачивает.

— И тогда бы получилось, что хист у нужного человека оказался, — закончил Врановой.

Вообще, за сегодняшнюю беседу он свою месячную норму слов выдал. Не любил чухонец говорить попусту. Что лишь свидетельствовало, насколько тема важная. Шеремет и сам это понимал. Потому походил по крохотному кабинету туда-сюда, а после ответил:

— Я смерти рубежника допустить не могу, — решительно сказал он. — На то я здесь воеводой и поставлен. Найти надо того, кто хистом завладел и ко мне доставить. Надеюсь, к тому времени с ним ничего не случится. Было бы плохо, пропади такой хист. Арсеньевы на подобный давно вид имели. Ты с ними поговори, скажи, чтобы с поисками тебе помогли. Понял?

Врановой поклонился, не скрывая своего торжества. Еле заметная улыбка на небритом лице смотрелась так же чужеродно, как угги на ногах Шеремета.