Книга Товарищ Сталин. Личность без культа - Александр Неукропный

с идеями о том, что Россия вполне могла пойти по-иному – либерально-демократическому пути развития и путь этот был бы для нее якобы величайшим благом.

Нуте-с, давайте попробуем разобраться, за кем больше правды. Начнем с того, что, собственно говоря, «переворотом» Октябрь не стеснялись первое время называть и сами большевики – тот же Ленин употреблял именно этот термин в феврале 1918 года, ничуть не краснея. Ну, не прилип тогда еще к данному слову сугубо негативный смысловой окрас… А вот называть эту революцию плодом усилий «кучки заговорщиков» и примкнувших к ним неких «маргиналов» решительно невозможно! Кого прикажете таковыми считать? 80–90 процентов населения громадной страны? Многовато «маргиналов», не находите? Да и причислять к «люмпенам» миллионы крестьян, которые умирали на фронтах Гражданской в рядах красных ради Декрета о земле и Декрета о мире, тоже как-то опрометчиво.

Да и не был Октябрь делом рук какой-то одной партии, группки или «кучки» – сколько уже раз говорено! Меньшевики имели абсолютное большинство в первых Советах, ведших страну к этой революции. И во время нее, и впоследствии, в период Гражданской множество видных постов – в органах управления, армии, нарождавшихся спецслужбах, занимали левые социал-революционеры (эсеры), анархисты, те же меньшевики. Это потом их уже аккуратненько повычистили – сперва из власти, а потом и из истории. Ну, разве ж могли коммунистические ученые и писатели, десятилетиями старательно вымарывавшие «неправильных» соратников РСДРП(б) из книг и учебников и стиравшие о них память, подумать, что со временем это обернется против них же. Приключится в стране «перестройка», и не имеющие понятия о том, как все было на самом деле потомки «повесят» подвергнутый хуле и анафеме Октябрь на одних только «большевиков». Грустно…

Для того, чтобы понять – закономерен ли был последовавший за Февралем Октябрь, сперва надо дать ответ на главный вопрос: а что получил народ Российской империи в результате первой революции? Вкратце он звучит так: ни фига! В Государственной Думе принялся было что-то там вякать о земельной реформе эсер Виктор Чернов, носивший громкое звание министра земледелия, но даже попытки заикаться на эту тему пресекались его остальными коллегами, членами Временного правительства столь яростно и решительно, что дураку было ясно – землицы крестьянам не видать как своих ушей. Такая же судьба постигла и все поползновения министра труда Матвея Скобелева завести речь о реформе трудового законодательства – ну хотя бы о введении норм, запрещающих заводчикам и фабрикантам заставлять работяг горбатиться у станка по 12–14 часов в день. Господа предприниматели совали под нос социал-демократическому министру ядреный шиш и грозились, что из-за таких его придумок они позакрывают все свои заводы к едрене фене да и отъедут в город Париж, снимать тяжкий нервный стресс. Ишь, чего удумал – права пролетариям давать! Сицилист хренов…

Единственным «завоеванием», как это обычно и бывает со всякими недоделанными «революциями», стала «свобода слова, печати и собраний». То есть теперь лицам всякого звания можно было невозбранно шататься по улицам с тряпками, на которых были намалеваны и написаны разные разности и орать любые глупости, не боясь получить по щам от ближайшего городового. Впрочем, тут тоже имелась, говоря по-умному, коллизия – законодательно, то есть в Конституции, о которой только велись бесконечные разговоры, сии великие достижения никак закреплены не были. И довольно-таки быстро до народишка начало доходить, что все это «пиршество демократии» вот-вот прекратится. Причины к тому имелись весьма серьезные. В июне 1917 года не только в Петрограде и Москве, а по всей России прокатилась волна демонстраций, участники которых требовали уже не только сакраментальных «мира и хлеба», но и открыто говорили о том, что «министрам-капиталистам» самое время наподдать под зад коленом. А уже месяц спустя в столице подобного рода выступления достигли такого накала, что переросли в форменное побоище, да еще и со стрельбой… «Демократическое» Временное правительство ответило на все это введением в Петрограде военного положения и восстановлением смертной казни, не так давно отмененной с большой помпой. Для начала – только на фронте. Но именно, что «для начала»… Над страной замаячил явственный призрак военной диктатуры.

А ведь, собственно говоря, иного выхода уже и не оставалось! Сказать, что в России-матушке к тому моменту воцарился умопомрачительный бардак – это вовсе ничего не сказать. «Временные» поганцы развалили и уничтожили буквально все, что только можно было. Керенский, едва усевшись в кресло министра юстиции, принялся объявлять «амнистии» (термин, между прочим, ранее в России неслыханный, введенный после Февраля). Первым делом приказано было освободить всех «узников царского режима» – то есть тех, кого, пусть и с натяжкой, можно было считать «политическими». Дальше – больше: грехи «скостили» уже тем, кто совершил воинские преступления. Ну, а спустя три дня решили «облегчить участь» и самым натуральным уголовникам. В итоге на свободе оказались, по разным данным, от 90 до 100 тысяч воров, убийц, бандюг и насильников. Как вам «революционный подарочек» населению?

При этом надо учитывать, что все тем же прохвостом Керенским еще до подписания всех амнистий были «упразднены» как «тяжкое наследие царизма» не только охранка и жандармерия, но и полиция вообще! Правоохранительных органов в России не осталось – от слова «совсем». Воспринимать в качестве таковых хилые стайки «народной милиции» со ржавыми «берданками» не могли даже люди с самым развитым чувством юмора. Ну, «птенцы Керенского» (а именно так немедля стали именовать выплеснувшуюся из тюрем на улицы благодаря этому идиоту «братву») и развернулись – со всем усердием. Точное количество совершенных ими преступлений подсчитать не представляется возможным – хотя бы в силу отсутствия органов, которые могли бы вести учет таковых и регулярных пожаров в полицейских архивах, случайными не бывших ни в коем случае. Однако, по данным некоторых отечественных ученых-криминологов, только в Петрограде с весны по осень 1917 года преступность выросла раз эдак в семь! Нормальным явлением стал захват вооруженными бандами не только приглянувшихся им квартир, но и целых зданий, вышибить из которых вконец потерявших берега блатных было попросту некому. Ну, пока чекисты не пришли…

Страна трещала по швам. Первой об отделении от бывшей Империи заявила, вполне ожидаемо, Польша. Ее территория на тот момент вообще-то была оккупирована кайзеровскими войсками, так что «временным» осталось только утереться и заявить о признании права Варшавы на «государственное самоопределение». Однако следующей «на выход» засобиралась Финляндия, где никаких немцев пока что и в помине не было! Тут уж Керенский со товарищи заупрямились и попросили Хельсинки с независимостью погодить – хотя бы до решения Учредительного собрания, собрать которое все никак не получалось. Попутно