Книга Пусть дерутся другие - Вадим Валерьевич Булаев

дверь в карцер открылась, пропуская Пая, и тотчас захлопнулась, стоило ему переступить порог.

Я отрапортовал, одевшись в мгновение ока. Без вызова, но и без чинопочитания, стараясь сохранить достоинство:

— Осужденный 2024А. Жалоб не имею.

Надзиратель огляделся, словно попал сюда впервые, оценил мою помятую физиономию, замызганную одежду. Пятно на наклейке с номером вызвало брезгливый изгиб губ на его круглом лице.

— От снотворного долго отходил?

— Нет, господин старший надзиратель.

— Общее самочувствие?

— В порядке.

Он очертил улыбку, принимая ответ. Вытер платком выступивший на шее пот, промокнул лоб. Я еле сдержался от ехидного комментария: «Да, сегодня жарковато», даже прикусил язык, чтобы не брякнуть лишнего.

У меня и так радость. Светило выжигает макушки нам обоим, а не только осужденному Маяку, номер 2024А. Пай пришёл без фуражки, любопытно, сколько продержится?

Новый взмах платка, форменная рубашка гостя темнеет в подмышках. А я точно клубничное мороженое лопаю — так мне хорошо от этого зрелища.

Всех бы вас, извергов, в этот колодец определить. Суток на тридцать.

— Сотри счастье с морды, юноша, — надсмотрщик недобро дёрнул щекой. — Мне довелось девять дней в подобной гостинице отмотать. По молодости, на военной службе, у самого экватора. Хочешь проверить мою стойкость — отлично. Разговор состоится прямо здесь. Итак, ты зачем напал на До-До?

— Да приуныл чёт... — по-своему честно ответил я, искренне желая этому человеку повторить свой подвиг. — Нервы сдали.

— Пить хотел?

— Угу.

— Все хотят, — Пай вздохнул. — И все терпят. Потому что это качество является основой бытия в нашем заведении. Терпение, — повторил он после паузы, — твой последний оплот. По-другому осужденному не выжить. Не сумеешь приспособиться, перебороть свою гордыню — рано или поздно полезешь в петлю, перегрызёшь вены... Свести счёты с жизнью можно множеством способов. Но перед этим ты основательно напакостишь другим осужденным, мечтающим выйти отсюда. Будешь навевать тоску своим кислым видом, уныло тупить, щедро делиться депрессивными мыслями. Научишься терпеть — считай, первый шаг к свободе сделал.

— А какой второй?

— Послушание. В нашем учреждении нет большого босса, тайно хозяйничающего среди осужденных и влияющего на работу администрации. Нет и пронырливого парня, осведомлённого обо всех секретных секретах и умеющего достать что угодно за плату... Никого нет из привычных тебе по фильмам персонажей. Есть я, есть другие надзиратели, и есть вы, постояльцы — преступники и негодяи. Мой тебе совет: воспринимай тюрьму как студенческий кампус со множеством комнат и общим коридором. Уважай правила общежития, меня, как коменданта кампуса, соседей по жилью. Проявишь мерзкий характер — последует воспитательное наказание. Выгнать тебя на улицу я, так уж сложилось, не могу.

К моему изумлению, Пай не рассмеялся сказанной им шутке про «выгнать». Ага, кампус, как же... А рядом — другой, с девчонками и ароматами цветочных духов, обожаемых студентками на моей родине.

— Потому, Маяк, — продолжился затяжной инструктаж о «в общем обо всём», — рекомендую просчитывать последствия будущих поступков. Любое неправильное действие неизбежно породит противодействие, а наказание будет не всегда соизмеримо с нарушением. В подавляющем большинстве случаев — более суровым. Ты меня понимаешь?

Красиво сказано! Горькая пилюля подаётся в праздничной конфетной обёртке.

Я неожиданно отметил, что мне приятно его слушать. Хрипловатый, густой баритон, отсутствие напускной строгости или поддельной жалости. Так говорят правду. В довесок, имелось в голосе старшего надзирателя нечто основательное, заставляющее верить окончательно и бесповоротно в озвучиваемые тезисы. Но слушать — ещё не значит соглашаться.

— Да, господин Пай. Понимаю.

— Голословных утверждений мало. Поэтому от праздной болтовни и взаимных заверений перейдём к делу. Ты же любишь подраться? Выпускай! — полуобернувшись, повысил голос надзиратель, обращаясь явно не ко мне.

Дверь карцера лязгнула запорным механизмом, распахнулась, открывая путь к выходу.

— Так что, любишь?

— Не особо, господин Пай.

— Но умеешь?

— Так себе, — я постарался не вдаваться в подробности моего прошлого обучения рукопашному бою. Хвастаться там особо нечем.

— Драчуны в блоке — источник проблем. Это нужно лечить, — непонятно произнёс надзиратель, приглашающе взмахнув рукой. — Выходи. Отсидка закончена.

Внутри всё сжалось. Неужели будут избивать, вколачивая тумаками послушание? Очень похоже, особенно после недавних разглагольствований о дисциплине и почти семейных отношениях между надзирателями и осужденными. Тогда почему не здесь? В карцере же гораздо удобнее. Или отведут туда, где система наблюдения имеет слепую зону?

Да и хер с вами, вытерплю. Но ботинки лизать, унижаясь, не стану.

Я думал неправильно.

Глава 3

На яркой, знойной площадке я увидел всё тех же оранжевых — будто и не уходил. Околачивающиеся у тренажёров и штанг торопливо набрасывали на потные организмы рубахи, сидящие поднимались на ноги, не произнося ни звука без разрешения.

— У нас объявляются состязания! — громко провозгласил Пай, привлекая общее внимание. — По рукопашному бою! Заключённый 2024А готов дать мастер-класс всем желающим! Схватка продолжится до полной победы одного из участников или до свистка рефери, то есть меня. Нанесение ударов после остановки боя карается двумя сутками карцера. Других правил нет!

Мне показалось, что на нас смотрят даже глазки видеокамер, оставив привычные сектора обзора.

— Кто не испугается, и рискнёт попробовать науку заключенного 2024А? — умело изображая профессионального боксёрского конферансье, продолжал нагнетать надзиратель. — Кто решится первым испытать на себе всю мощь молодого кулака, почтившего нас своим присутствием?

Говорил он на ходу, целеустремлённо двигаясь в центр размеченной для баскетбола площадки. Я плёлся следом.

У скамеек держались наособицу, каждый, как бы, отдельно, а вот среди любителей тяжести началось кучкование. Кое-кто поигрывал мышцами, предчувствуя забаву, иные вопрошающе переглядывались, а курчавый, широкий в плечах мужчина порывисто схватился за низ рубахи, готовясь её стащить по первому зову.

— Я жду добровольца!

— Разрешите мне, господин старший надзиратель! — опережая прочих, проорал курчавый, умоляюще глядя на тюремщика.

— Тебе? — Пай изобразил раздумья. — Разрешаю. Выходи на площадку. Желающие насладиться зрелищем могут