Книга Любаша - Лира Алексахина

из цепких рук Олафа, кадку с творогом, мешочек с мукой, два яйца и горсть ароматных трав. Соль с медом хранились на кухне в маленьких баночках и были уже на исходе. Открыв тетрадь для записей, внесла заметки: соль, сладкое.

Курлыкая под нос и чуть подергиваясь в такт, замесила тесто для сырников, заварила травок вместо чая и спокойно выбросила первую партию, сгоревшую к чертям собачьим в этой сраной печи!

Сбегала за красивыми тарелками и праздничной скатертью, накрыв на террасе с задней стороны дома. Мешающее рукоделие Хильды, оставленное на небольшом столике в углу, было убрано до лучших времен. Пришлось попыхтеть, перетаскивая тяжелый стол, но результат того стоил.

Когда злющий голодный Мюррей приперся на веранду, окончив мои поиски, я широко улыбнулась ему:

— Доброго дня! Завтрак будет проходить здесь, пока не похолодает. Вы не против? — еще одна улыбка.

Бабушка часто говорила: «Улыбайся, Люба! Улыбайся так, будто напротив самый любимый, самый нужный человек, важнее которого нет на всем белом свете. Если не поможет, так собьет с толку.»

Капитан молча пошел двигать стулья. Скептический взгляд тяжело прошелся по скатерти, посуде и еде.

— У нас праздник? — едко осведомился… начальник.

— Нет.

— Тогда какого рожна вы, Люба, так бездарно тратите столь ценные продукты? Вместо того, чтобы расходовать экономно и долго?! Что это? — поднял двумя пальцами сырник, потрясая в воздухе будто благоверная, нашедшая чужие красные стринги в кармане мужа.

Понимающе ему улыбнулась, чтобы скрыть набегающие слезы. Это все ветер надул. Обхватив обоими руками пузатую чашку, спряталась за ней и тихо ответила, рассматривая с выгодного ракурса величественную синеву:

— Потому, что завтра может не наступить.

А потом перевела на него решительный взгляд. Я не собираюсь сдаваться и буду делать так, как посчитаю нужным. Даже если его разобьет паралич от бешенства. Расправила плечи и выпрямила спину.

— Приятного аппетита, — нарочито вежливо произнесла и приступила к еде. — В моем… В том мире все были условно равны и могли есть за одним столом. Не подумала. Прошу простить за нарушение правил, впредь этого не повторится, — произнесла ровным голосом.

Хорошее настроение сменилось тоской по дому. Козел задумчиво сожрал свою порцию, посидел и произнес:

— Принимать пищу здесь — прекрасная идея. Спасибо за вкусный завтрак и ваше общество… Приношу свои извинения за неподобающее поведение, — выдавил из себя, как гной из дюже болючего прыща. Пауза. — Действительно, было вкусно, но впредь прошу быть экономнее… Пожалуйста. Впереди зима, — перевел взгляд вдаль. — Через неделю, две приедет моя мать. Возможно, с невестами… Она же привезет необходимое. Сильно рассчитывать не имеет смысла. Столица горела, им самим будет мало, — откинулся на спинку стула, устало вздохнув. — Даже при тратах из своего кармана, может не хватить… Где бы все взять, — прошептал задумчиво и встрепенулся. — В любом случае, это не ваша забота.

Встал, попрощался и ушел. Наверное, надо было встать, этикет и все такое, но я осталась сидеть, придавленная грузом тяжелых мыслей. После наведения порядка и смены запачканной одежды на чистую, ноги понесли туда, куда совершенно не собиралась. Ибо даже на Земле не посещала это место, а тут вдруг захотелось…

* * *

Пустота и темнота рука об руку встречали с порога и провожали до самых стен, шагов пятнадцать. Стены обработанных деревянных досок бежали ввысь к куполообразной крыше, соединяясь в центральной точке будто огромные пальцы. Решительно треснула по закрытым ставням, распухшим от редкого использования, от чего они с глухим треском шваркнулись об наружную поверхность стен.

Подвал превратился в зал. Свет хлынул мощным потоком, опережая свежий воздух. По периметру круга скромно расположились деревянные статуэтки разной величины, покрытые роскошным плащом ручной работы авторства паука и пыли. На входе валялась одна кривая свеча.

Пожала плечами, смахнула грязь, кучно устроив всех около центрального окна, выставив назад две большие фигуры и чуть впереди них остальные статуэтки поменьше. Деревянные раскрашенные глаза внимательно следили за мной. По коже поползли мурашки.

Передернулась, похлопав себя по щекам. Запалила свечу перед группой богов, добавив один бутерброд с мясом из корзинки, прихваченной с собой после завтрака. Закрыла глаза, стиснув кулаки, и мысленно обратилась.

Ничего не изменилось. Свеча горела, бутерброд призывно источал аромат. Развернулась и вышла, припрет же на старости лет заниматься ерундой. На улице встречали, как знаменитость, толпой фан клуба. Жаль, не моего. Расправила плечи, улыбнулась.

— Доброго дня, уважаемые. Я там окошки открыла, надеюсь, не запрещено, — спокойный голос.

Как стояла на пороге, так и осталась. Группа из пяти женщин встала полукругом, практически на расстоянии вытянутой руки. Я не отступала, но улыбку с лица сняла, покрепче стиснув корзинку.

— Слушай сюда, — вперед вышла злющая женщина с толстыми косами, спускающимися из-под чепца.

Красивая, хорошо одетая поместным меркам, высокомерная, хорошо так за тридцать. Остальные выглядели не такими уверенными, но стояли, как шавки за главной сукой.

— Собрала вещи и съехала в казармы сегодня же! Поняла? — угрожающий оскал.

— В чем проблема? — спокойно уточнила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В тебе! Приперлась не знамо откуда, традиции не соблюдаешь, — кивок на косынку, — разговариваешь, как мужчина. Думаешь, одела чужие тряпки, аристократкой стала? — скривилась женщина. — Джонатан — мой! Уясни! Нечего ему глазки строить!! Он на такую не позарится!! — коричневые глаза наливались кровью.

Прихлебалы одобрительно загудели, презрительно сплевывая себе под ноги. Спасибо, не на меня.

— Хорошо, он твой, — кивнула ей, идя вперед, внутренне ведя отсчет.

Когда уже почти вышла из кольца, заводила больно дернула за косу назад, проорав:

— Девки, бей..

Громкий хруст сломавшегося носа прервал речь. Второй кулак пришелся в солнечное сплетение, от чего красавица охнула и присела. Корзинка сломалась об третью голову. Кого-то, слишком близкого, я укусила за щеку.

В драке главное — настрой, помимо физических и численных данных. После двух тварей пять дурных баб — тьфу и растереть. Стоял отборный мат. Мой. И визг. Чужой. Бабищи разбежались, бросив красавицу одну. Нагнулась, поднимая тряпицу, вылетевшую из корзинки. Посмотрела, ага, утренние бутерброды были на месте, не испачкались. Подошла к уже поднявшейся на ноги противнице.

— Ты могла просто спросить, а я просто ответить.

— Лживая тварь! Прикинулась добренькой, а сама, как змея, лезешь в местечко потеплее! По мелочи не берешь, самого лучшего подавай! — ощерилась дура. — Да только я выведу тебя…

— Подойдешь еще раз, ни один целитель не поможет. Поняла? — спокойно спросила побледневшую женщину. — Мне терять нечего.

Олаф присвистнул, когда ввалилась на кухню, тяжело дыша.

— Холодненького дай, пожалуйста, — криво усмехнулась одним уголком рта.

Ибо вторая половина лица горела адски, как и все тело. Мне тоже наваляли. Блаженно растеклась лужей, приложив