Книга Путешествие в Сибирь 1845—1849 - Матиас Александр Кастрен

мое рвение было несколько охлаждено. Мне сказали, что Господь Бог наказал тамошних жителей большим потопом, что они оставили свои жилища по Оби и ее притокам и ушли в отдаленные леса, что им уже не до ярмарки и они думают только, как бы не умереть с голоду. Говорили, что и самая деревня, в которой бывает ярмарка, вместе с кабаками и трактирами залита весенней водой; наконец, что как звериная, так и рыбная ловля нынешней весной были очень неудачны, и потому нечего возить на ярмарку. Вследствие всего этого полагали, что в нынешний год едва ли ярмарка и будет, но что во всяком случае отыскиваемые мною самоеды на нее не приедут. При этом как бы в вознаграждение мне сообщили, что в деревне Топорковой[38] или Скрипуновой, несколько в стороне от проезжей дороги из Самаровой в Силярское, есть один работник-самоед. Поэтому я решил завернуть в Топоркову, а там, может быть, пробраться все-таки и в Силярское. Рекой от Самаровой в Топоркову около 70 верст, и я проплыл их в одну бурную ночь. По приезде в Топоркову мне сначала сказали, что никакого самоеда у них нет, но формальные розыски старосты открыли наконец черноволосого карлика, самоедство которого, однако ж, оспаривали, и по преимуществу тем, что он носил русскую рубашку и принял русское имя. Несмотря на то, для меня он был самоед, и не по одним черным волосам, а и потому, что и отец, и мать его были самоеды и самоедский язык он почитал своим родным языком. Отыскав этого, я начал, разумеется, разведывать, нет ли где поблизости еще и кроме его, точно так, как ботаник, найдя одно редкое растение, начинает искать вокруг других его экземпляров. И действительно, при помощи старосты я открыл в этой деревне одного за другим еще шесть самоедов. Сначала я был уверен, что это какие-нибудь проходимцы, которых неудачи на тундре заставили попытать счастья между русскими, но каково же было мое изумление, когда я узнал, что они с незапамятных времен живут на Оби и составляют особое, отдельное племя. Племя это, называемое иевши (iewschi)[39], по их словам, было некогда довольно многочисленно, но постепенно, вследствие близкого соседства остяков и русских, уменьшилось до восьми семейств, которые кочуют по берегам Chantsche-jaha, Nistjei и других небольших рек, впадающих в Обь с южной стороны, невдалеке от Топорковой. Обрадованный таким открытием, я оставил отдельные лица и начал поиски за целыми племенами. Хотя по обыкновенной сибирской скрытности и осторожности от меня и таили многое, мало-помалу я разузнал, однако ж, что еще два несколько больших племени кочуют по Лямину Сору и по Верхнему Назыму — двум рекам, впадающим в обской рукав с севера. Все эти племена, как мне сказывали, совершенно сходны с северными соседями своими — казымскими самоедами — по языку, религии, нравам и образу жизни. Существование этих племен не может не интересовать историка и этнографа, потому что они могут восполнить промежуток, разделяющий самоедов, кочующих по Ледовитому морю, от южных — алтайских. Самоеды, о которых теперь идет речь и к которым можно причислить и аганских (см. ниже), образуют, может быть, переходное звено от тымских или всех нарымских самоедов[40] на юге к казымским на севере. К сим последним они и сами причисляют себя, потому что приходят платить подать на реку Казым, в древний полуразвалившийся Юильский городок.

Племена эти важны и для филолога, ибо они говорят наречием, которое представляет много данных для определения сродства самоедского языка с финским. Но я скоро возвращусь к этому предмету, а теперь буду продолжать отчет о дальнейшем моем путешествии.

В Топорковой меня также уверяли, что на Силярскую ярмарку, если даже она и будет, соберется очень немного народу, и потому я решился окончательно не ехать туда. Этому решению содействовала отчасти и страшная непогода с грозой и градом. Градины или, скорее, ледяные ядра, имевшие до двух дюймов в поперечнике, перебили почти все стекла в деревне, к великому горю хозяев, потому что новых стекол достать было неоткуда. Между тем как хозяйка моя плачем, криком и жалобами выражала свое горе, я покойно сидел в бесстекольной избе, радуясь, что надо мной по крайней мере кровля, весьма в таковых случаях благодатная. На первый раз я пробыл, впрочем, недолго в Топорковой, отправился вскоре в недальнюю Чебакову к живущим здесь остякам. Я поехал сюда собственно для разузнания отношения остяцкого наречия на Иртыше к тому, которым они говорят на Верхней Оби. Оказалось, что в Чебаковой язык их не потерпел еще никаких существенных изменений, и я пробыл здесь несколько недель, продолжая изучение его, начатое еще на Иртыше. Возвратившись затем в Топоркову, я уже исключительно занялся самоедским и, когда ознакомился, насколько было нужно, с господствующим в этих местах самоедским наречием, отправился в Силярское и оттуда еще за десять верст к Балынским юртам, находящимся уже в Сургутском округе Тобольской губернии. В этих юртах я нашел опять двух самоедов племени ничу (Nitschu)[41] с Лямина Сора и начал с ними новый курс самоедского языка, который по случайным причинам кончился, однако ж, скорее, чем бы мне хотелось.

На основании как прежнего, так и теперешнего моего изучения этого языка я еще более убедился в сродстве его с финским или, еще вернее, с финскими языками. И какой же прольется свет от одного уже окончательного доказания этого на старину финнов, на их далекие связи и всемирное значение. До последних времен на все финское племя не обращали почти никакого внимания. Не зная древнейших судеб его, разбросанные ветви его почитали бесполезными побегами родового древа человечества, которые историк преспокойно обрубал, предавая забвению и гибели. Если в последнее время воззрения на это племя начали изменяться, то этим мы по преимуществу обязаны Петербургской Академии наук. Ученые экспедиции, посылаемые ею для обработки этнографии, статистики и естественной истории России, обнаружили мало-помалу связь, существующую между живущими в России народами финского происхождения. И так как оказалось, что ветви финского племени с древнейших времен сосредоточились около Уральских гор, то и начали обозначать все племя названием Уральского и придавать ему немалое значение во всемирной истории. Историограф финского племени Ф. Г. Миллер говорит, что «к этому племени принадлежат многие народы, прославившиеся военными подвигами и торговой деятельностью» и что «именно финские народы дали сильнейший толчок тем передвижениям народов, которые в Европе известны под названием великого переселения народов». К этому следует еще присовокупить доказанное влияние финского племени на