Книга Немецкая осень - Стиг Дагерман

виновными ни в каких действиях, связанных с пособничеством нацизму. Отвечаю вам: вы поклялись фюреру в безусловной вере и беспрекословном подчинении. Разве это было не действие? Вы слепо присягнули в верности незнакомому вам человеку. Вы платили четыреста марок партийных взносов в год. Разве это не действие?

Тут какой-то молодой человек не выдерживает и перебивает адвоката:

— Но ведь Гитлера признавал весь мир! Сюда приезжали чиновники и подписывали соглашения. Первым его признал папа римский. Я сам видел фотографию, на которой он жмет ему руку!

Адвокат: Я не могу призвать к ответу папу римского и прислать ему повестку в Spruch­kammern.

Студент: Нам никто не помогал! Ни профессора, которые теперь стали такие смелые! Ни вы, юристы, которые теперь собрались судить нас! Я сам юрист! И, как юрист, я обвиняю старшее поколение в том, что они пособничали нацизму своим молчанием!

Молодой солдат: Все солдаты были обязаны принести присягу фюреру.

Адвокат: Но члены партии делали это доб­ровольно.

Солдат: А почему тогда вся ответственность на молодежи?!

Адвокат: Никогда раньше в Германии не было партии, которая требовала бы от своих членов, чтобы те подписывали согласие на безоговорочное подчинение.

Возмущенные голоса: Не было?! Господин прокурор, да вы посмотрите на наши демократические партии! (Эта молодежь действительно искренне верит в то, что членство в партии подразумевает присягу на верность ее лидеру. — С. Д.)

Адвокат: Это было досадное, непроститель­ное упущение, наказуемое по закону, господа, и сегодня за него можно получить срок шесть месяцев, а для госслужащего — до пяти лет.

Возмущенные голоса: Но нам-то об этом никто не сказал! Герр адвокат, нам тогда было четырнадцать лет!

Адвокат: Я разговаривал и с более опытными людьми, чем вы, и они говорили мне: я в ужасе оттого, что такое произошло. Все, кто подписал присягу, поставили себя в смертельно опасное положение. Радуйтесь, что сюда вовремя пришли союзники! Думаете, лучше бы произошла революция и вы лишились бы голов?

Богатый молодой человек: Меньше денег потратили бы на лекарства от головной боли, господин прокурор!

Адвокат: Этот закон — спасение для вас, бывших национал-социалистов. Закон снисходителен, он принимает во внимание ваш юный возраст, но, разумеется, не освобождает вас от ответственности. Если с вашего подоконника на улицу случайно упал цветочный горшок, то вы несете за это ответственность, потому что это ваше окно и ваш горшок.

Студент: Господин адвокат, позвольте заметить, что вы, старшее поколение, которое видело все это и молчало, несете ответственность за нашу судьбу, как мать, которая сложа руки смотрит на то, что ее ребенок умирает с голоду.

Адвокат: Вы же знаете, что те, кто родился после 1919 года, могут получить амнистию, если ваши преступления не были тяжкими, если вы не виновны в избиениях и применении физического насилия. К тому же мы, старшее поколение, должны признать, что нацисты очень хорошо умели работать с молодежью. Есть молодые люди, которые с ностальгией думают о временах гитлерюгенда (одобрительный шепот). К тому же нелишне вспомнить, что диктатура была не только в Германии, но и в Турции, Испании, Италии…

— Россию не забудьте, господин адвокат, — кричит кто-то и цитирует наизусть речь Черчилля о русской политике. — Там нацистов хоть отбавляй.

Адвокат: Закон касается всего народа. Отде­латься штрафом в две тысячи марок не получит­ся. Необходима коренная духовная трансформация, в том числе молодежи. Не говорите, что вы ничего не могли сделать, хоть это и правда — нет молодежи, которая пострадала бы в большей степени, чем вы.

Эсэсовец среднего возраста: Первые разум­ные слова за этот вечер!

Адвокат: Молодежь и старики сейчас в одной лодке. Есть ли у нас шанс встать с колен?

Собравшиеся: Есть! И это молодежь!

Адвокат: Вы что, думаете, нам помогут какие-то политики в Париже? Да они просто бегают с одной конференции на другую, а толку — ноль! Мы должны сделать это сами. Нам необходимо терпение. Господа, в 1933 году безработица была не только в Германии, но почему-то только Германия решила не ждать. Теперь нам придется научиться ждать, поскольку восстановление страны требует терпения.

Председатель: Господин адвокат, вы что, думаете, при Гитлере нам, молодежи, не хотелось восстановления страны?!

Эсэсовец: Мы были идеалистами, господин прокурор. Мы требуем амнистии для членов СС. Все присутствующие знают, как попадали в СС. Приходят и говорят: ты, Карл, ростом метр восемьдесят, идешь в СС — и Карл идет в СС. Все воюют за свою страну и считают это достойным уважения делом, почему мы должны подвергаться наказанию за то, что мы вое­вали за Германию?

Адвокат: У юристов есть служебные обязанности. На данный момент наш работодатель — закон о денацификации. Даже меня, кажется, начинают считать нацистом. Мой дом, вместе с мебелью, забрали американцы. Так что ругайте закон, но не Spruchkammern! Помните, что нам, старикам, пришлось не легче, чем вам, молодым! Двенадцать лет мы стоя­ли одной ногой в концлагере, а последние шесть лет жили под постоянной угрозой бомбежки, днем и ночью! Не только молодежь больна — болен весь немецкий народ: болен инфляцией, компенсациями, безработицей и гитлеризмом. Слишком многое случилось с этим народом за двадцать пять лет. У нас, юристов, нет панацеи. Мы можем сделать только одно: пытаться применять закон как можно мягче, пытаться отделить наиболее винов­ных от наименее виновных, и будьте уверены, господа, — мы делаем все, что в наших силах. Мы делаем все для молодежи, но мы в первую очередь юристы и по условиям капитуляции никак не можем повлиять на процесс денацификации.

Произнеся тираду в свое оправдание, старый адвокат умолкает. Наверняка именно с этого он и собирался начать свое выступление, но не выдержал напора распаленной оппозиции, которая ворвалась в его заранее продуманную речь и порубила ее на отдельные высказывания. Захватывающее дух зрелище — наблюдать за тем, как этот красноречивый и благовоспи­танный господин просто-напросто не решается оказать цивилизованное сопротивление возмущенной молодежи. На самом деле среди старшего поколения нередко встречается чисто физический страх перед ней, что отчасти объясняет то, почему старики в политических кругах держатся от молодежи на почтительном расстоянии и всячески ее ограничивают. Студент и адвокат обсуждали насущную проблему.

Затем молодежь без особого интереса слуша­ет рассказ эсэсовца о кровавом 1 мая 1929 года и о последовавшей безжалостной братоубийственной войне между левыми партиями. Этот человек действительно виновен в том, что происходило десять лет назад. Он стал Pg (Parteige­nosse) [12] в 1936 году, когда ему было двадцать три, затем в более зрелом возрасте «сам отошел