Книга Я – многообразная старуха - Фаина Георгиевна Раневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О своих работах в кино:
Деньги съедены, а позор остался.
Я – выкидыш Станиславского.
Когда мне не дают роли, чувствую себя пианисткой, которой отрубили руки.
Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.
Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!..
Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда!
– Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм – это не извращения, – строго объясняет Раневская. – Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду.
Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»
У меня хватило ума глупо прожить жизнь.
Воспоминания – невольная сплетня.
Если бы на всей планете страдал хоть один человек, одно животное, – и тогда я была бы несчастной, как и теперь.
Моя внешность испортила мне личную жизнь.
Всю жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.
– Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса.
– Все будет настоящим, – успокаивает ее Раневская. – Все: и жемчуг в первом действии, и яд – в последнем.
Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.
Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной. Но ведь зрители действительно любят? В чем же дело? Почему ж так тяжело в театре? В кино тоже гангстеры.
Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.
Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.
Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.
Мне попадаются не лица, а личное оскорбление.
Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга.
Что-то давно мне не говорят, что я бл…дь.
Теряю популярность.
Мне всегда было непонятно – люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства.
О Ленине:
Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.
О коллегах артистах:
– У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.
– У него голос – будто в цинковое ведро ссыт.
Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.
Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета, Раневская говорила:
– Потому что белый цвет полнит.
Кино – заведение босяцкое.
А еще, моя хорошая, запомните: плохим людям я себя не доверяю…
А вы знаете, я цветы не люблю. Деревья – мыслители, а цветы – кокотки.
Боюсь играть – страшно. А играю шестьдесят лет. И все боюсь, боюсь…
Чтобы получить признание – надо, даже необходимо, умереть.
Похороны – это спектакль для любопытствующих обывателей.
Профессию я не выбирала – она во мне таилась.
Раневская – это потому, что я все роняю.
– Удивительно, – говорила Раневская. – Когда мне было двадцать лет, я думала только о любви. Теперь же я люблю только думать.
С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней.
– У меня будет счастливый день, когда вы станете импотентом, – заявила Раневская настырному ухажеру.
Мне незаслуженно приписывают заимствования из таких авторов, как Марк Твен, Бернард Шоу, Тристан Бернар и даже Эзоп и Аристотель. Мне это, конечно, лестно, и я их благодарю, особенно Аристотеля и Эзопа.
– А что, артист Н. умер?
– Умер.
– То-то я смотрю, его хоронят…
Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда.
Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.
Ваши жалобы на истеричку-погоду понимаю, – сама являюсь жертвой климакса нашей планеты. Здесь в мае падал снег, потом была жара, потом наступили холода, затем все это происходило в течение дня.
Думайте и говорите обо мне что пожелаете. Где вы видели кошку, которую бы
