Книга Мещанка - Николай Васильевич Серов

ты чего суешься? Не с тобой говорю, не к тебе пришел. Иди и сиди, где тебе положено! — крикнул рабочий.

Софья Михайловна побледнела.

— Я бы попросил вас, молодой человек, вести себя прилично, — заметил Павел Васильевич. — Это — во-первых. А во-вторых, извиниться перед нею, она мать вам по возрасту и на заводе работала, когда вы еще под стол пешком ходили. Поняли?

— Ну извините. Я не учен всяким деликатесам.

— Не нукайте, — обрезал Павел Васильевич. — И неужели вам не стыдно так относиться к людям, к товарищам своим, а?

— Как они ко мне, так и я к ним.

— Кто у вас председатель цехкома?

— Минаев.

— Давно?

— Не знаю. До меня еще.

— Шестой год, — ответила Софья Михайловна.

— И он работает токарем вместе с вами. Так ведь? — в упор посмотрев на жалобщика, спросил Павел Васильевич.

— Знаете, так чего спрашивать?

— Я не спрашиваю, а говорю, что нельзя так думать о своих товарищах, о старших товарищах. Шестой год рабочие цеха доверяют Минаеву решать самые важные вопросы, каждодневно влияющие на их судьбы, а вы называете его негодяем.

— А-а, да ну вас. Я думал, вы разберетесь, а это я уже слыхивал. — Он махнул рукой, встал.

— Нет, погодите, — остановил его Павел Васильевич. — Посидите, мы вас слушали, выслушайте и нас.

— Минаев здесь? — спросил он Софью Михайловну.

— Здесь.

— Зови.

Седоусый, высокий, плечистый председатель цехкома вошел в кабинет спокойно и с достоинством. Поздоровался, сел.

— Объясните, пожалуйста, что у вас с товарищем, — кивнув на рабочего, попросил Павел Васильевич.

Минаев насмешливо посмотрел на посетителя и ответил:

— Мы сказали ему, что станки портить не позволим, вот и все.

— А что я их — нарочно порчу?

— Этого бы еще не хватало, — усмехнулся Минаев. — Молотком бы еще бил и ломал. Мы же с тобой по-всякому говорили и не раз говорили. Не следишь ты за станком, не бережешь его, уже не первая авария. Словом, не понимаешь — бить будем. Конечно, дело директора. Мы свое слово сказали. Может, и слишком резко, но, извини, иначе не можем.

— Я через мнение рабочего коллектива переступить не могу, — ответил Павел Васильевич, да и власти у меня такой нет. Подумайте, как вам дальше быть. Как встать рядом с товарищами, крепко подумайте. За вас это никто не решит.

— Значит, платить?

— Да, платить.

— А еще говорят — правда есть. Везде одно, — поднявшись, проговорил жалобщик.

Павел Васильевич хотел снова остановить его, он был встревожен и расстроен, что человек не понял его, но Минаев махнул рукой — не надо.

— Выходится. Вы не думайте, что мы его сразу стукнули. По-всякому говорили с ним. Не понял — пусть на себя пеняет. А что резко с ним, так и надо. Небось, если бы подойти к нему да рубаху на нем разорвать пополам — тоже бы закричал, ой как! А если станок не бережет — не мой, казенный, — так что же с ним делать? За поддержку спасибо, товарищ директор.

— Да не мне, а вам спасибо. Большое спасибо, — проговорил Павел Васильевич.

— У вас все ко мне?

— Все. Извините, что задержал. Вы ведь на смену пришли?

— Да, вечер работаю. А говорить друг другу спасибо нам, пожалуй, не стоит, — улыбнулся Минаев. — Дело общее, наше дело. Так что вот. В общем, до свидания.

Следующей была целая делегация — шесть человек.

— Что у вас, товарищи?

— Машин не дают, Павел Васильевич. Жилье себе строим, задержка из-за машин, не на чем возить материалы. Мы вот от каждого дома по человеку и пришли.

— Кто не дает?

— Заместитель ваш. Три раза ходили. А время-то сейчас погожее, только бы работать.

— Позовите его сюда.

— Познакомьтесь вот с товарищами, — сказал Павел Васильевич, когда вошел хозяйственник.

— Мы знакомы.

— И надоели друг другу. Так, что ли? Или они вам надоели?

— Но вы же знаете, Павел Васильевич, что с транспортом вот как, — хозяйственник провел себе по горлу пальцем. — И строителям надо помочь, сами говорите, и заводские перевозки, и столовая, и за город в выходной вези. Если бы можно было, разве бы я отказывал. Что мне — приятно, что ли?

— Не можно, а нужно. Им ведь тоже неприятно ходить. И время зря тратить некогда. Завтра дадите две машины. Этого хватит пока. Хватит, товарищи?

— Хватит. Только — чтобы постоянно работали.

— Конечно, а как же. Я виноват, с завтрашнего дня — постоянные две машины.

— В таком случае, Павел Васильевич, — нервничая, сказал хозяйственник, — я снимаю с себя ответственность за перевозки.

— Вот как! — удивился Павел Васильевич. — Даже так. Снимаю ответственность. Как пиджак: сам надел, сам снял.

— А что же делать? Я люблю говорить сразу и прямо, чтобы потом не было срывов в работе и обвинений. Не мог сделать, а скрыл. Не могу обеспечить, значит, не могу. Надо принимать меры заранее.

— Горячиться не к чему, — перебил его Павел Васильевич, — и обижаться тоже. Я знаю, что трудно, что машин в обрез, но знаю и другое — машины дать надо и дадим. И ответственность с вас никто не снимет. Авторитет ваш страдает — отказали, а директор дает. Ничего. Надо более внимательно относиться к своему авторитету, делом его беречь.

— А что, я плохо работаю? Да я…

— Знаю, знаю, — остановил его Павел Васильевич, — работаете вы что есть сил, и трудно вам. Но я был вчера в гараже, наблюдал. Шоферам выписывают путевки утром. Машин много. Пока ждут — по часу стоят. Разве это порядок? Пять машиносмен летит к черту. Сделайте так: пришел человек на работу — дело и документы уже ждут его. И вот вам лишние тонно-километры, как вы пишете в отчетах. Вот так. А за задержку строительства жилья своими силами мы с вами поговорим особо. Все у вас, товарищи?

— Все.

— Хоть бы при людях-то, Павел Васильевич, — оставшись, проговорил хозяйственник.

— Стыдно?

— Не доглядишь ведь всего. Неудобно, конечно.

— А им каково? Три раза у вас были, четвертый ведь раз приходят люди. Срам. До этого случая я лучше думал о вас. Идите, после поговорим. Не советую только еще раз доводить людей до такой крайности.

Хозяйственник пошел из кабинета красный, расстроенный. Павлу Васильевичу стало жаль его. У него была самая хлопотливая, самая тяжелая работа. С него больше всех требовали, его больше всех ругали. Ему было трудно, очень трудно. Ругали его и за дело, а иногда и зря. Порой не хватало просто потому, что не всегда и всего у нас еще хватает, а винили его. Он работал, может, больше других, больше других волновался, хотел, чтобы все было хорошо, но там, где труднее всего, не все бывает гладко. Незаметная, часто невидная работа хозяйственника