Книга Перипетии. Сборник историй - Татьяна Георгиевна Щербина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спрашивается, почему я мучилась год, два, три и не ставила спасительные сетки на окна? Потому что я – многострадальный русский народ. Терпила. И вот поставила сетки, это во мне произошла очередная революция. Произошла беспричинно, весной 2015 года, когда я вдруг решила, что не буду больше терпеть. Впрочем, это можно приписать моему все более укоренявшемуся намерению переехать жить на то самое Эгейское море. Но тут у меня была своя примета: если я не куплю новый принтер, а буду мучиться со старым, который выплевывает листок с десятого раза, а то и вовсе только тужится, но не печатает, то уеду. Потому что не могу же я жить без принтера. Но на 8 Марта я получила новый принтер в подарок, и это совпало с критической ситуацией в стране, стоящей на моем любимом море, которая не обещала исправиться быстро. Так что раз уж жить дома (это должно звучать обреченно), то со всеми достижимыми удобствами (с вызовом по отношению ко всему недостижимому).
Домик на море, тепло и пальмы, никакой эпидемии галиматьи, поскольку чужие вирусы пролетают мимо, они не для твоей операционной системы писаны. Для твоей – заголовками русской и советской классики – гроза, лес, разгром, разлом. Я – русский народ, который всегда хочет уехать. Большинство никуда не едет, но годами прикидывает, куда бы и как бы. Изучает рынок, пробует на зуб, взвешивает за и против. Как я. Наконец решилась. Выставила квартиру на продажу.
Приходит дама под шестьдесят. Охает, ахает, всю жизнь мечтала о высоких потолках, террасе – слезы радости, нашла то, что искала, а холодильник тоже остается? а кухня? а стена капитальная или можно снести? Так проходит час, другой, в конце говорит: купила бы хоть сейчас, только денег нет. За ней – пара, деньги не вопрос, ищут квартиру для мамы, как раз такую. Одна проблема – мама не согласна никуда переезжать. Разгорается спор: он – за то, чтоб тещу передислоцировать насильно, она – за то, чтоб с мамой не спорить.
Потом – страшная тетка, ругает квартиру почем зря, но готова купить с большим дисконтом. Тетку боюсь и говорю «нет». «Пожалеете еще, дороже никто не купит». После чего тетка подкарауливает у метро и требует продать ей квартиру немедленно. Или она сейчас уйдет навсегда. Уходи, уходи, но вечером она звонит, давая мне еще один, последний, шанс, и я заношу ее номер в черный список. Приходят те, кто не читал объявления, а только записал телефон, имея в виду совсем другое, приходят рассказать о своей жизни, а я все бегаю, высунув язык, встречать русский народ, который хочет, но не может, или хочет, но не знает чего, или просто «надо же человеку куда-то пойти».
На пороге девушка с двумя чемоданами. Купила, говорит, косметику в салоне красоты, там сказали, что это изменит мою жизнь. Ясно, что с приветом. «Это мое, – говорит, – хочу остаться тут жить. Никому не продавайте, у меня есть доля в квартире родителей. Они меня не слушают, но она же есть!» Следом на пороге – муж с женой, с деньгами наготове, им надо срочно, муж достал сантиметр и стал измерять метраж. «В документах же все написано!» – «Мало ли что написано, все надо самому проверять». А они с женой уже на улице, свою квартиру продали, надо быстрее въезжать, и я готова, и им подходит, но он все меряет и меряет, прощупывая и простукивая каждый квадратный сантиметр. И тут рубль падает в пропасть, а мой план измеряется в евро. Потому в России никто и не строит планов, что они все равно рухнут, только сейчас, сию минуту можно осуществить возникший порыв, завтра будет поздно.
Беда не приходит одна, еще неделя – и в моем ласковом море к власти приходят пираты. Может – ну вдруг, ну пожалуйста – не пираты, просто веселые ребята, но нет: они таки накрыли тихую гавань моей мечты девятым валом. Рыбы ушли на глубину, деньги на эгейских берегах кончились. Вдруг, как и все в последнее время.
Ничто, конечно, не бывает вдруг – судьба медленно разворачивается вместе с извозчиком, которому надоедает однообразное «цок-цок» по серпантинам вокруг горы, чья вершина так и остается недосягаемой. Тогда он разворачивает поводья в пропасть, думая, что с вершины спустят толстый канат, а оттуда только эхо из громкоговорителя, повторяющее: «Не делай этого, не делай этого», – и больше ничего. Лошади встают на дыбы, закусывают удила, ржут, упрямятся, но уже кажется, что внизу море, по нему можно плыть, добраться до необитаемого острова и тогда уж начать все сначала, по-своему, и смотреть оттуда, как рушится гора, ждать, пока не уйдет с горизонта.
«Вдруг» – это только миг перехода вещества из состояния «здесь» в состояние «там», а ему предшествует целая история. Не знаю истории моего старичка-соседа, но знаю историю соседа бывшего, бренчавшего в молодости на гитаре. Он стал угрюмым пенсионером, осознавшим, что не добрался даже до середины горы, потому что проклятые лошади поскакали не по той тропе, а троп в горах много, и когда извозчик повернул в пропасть, он со своего пассажирского места горячо приветствовал этот крутой маршрут. Кто идет