Книга Завтра в Берлине - Оскар Кооп-Фан

поднялся из U-bahn, дождь по-прежнему шел. Утро еще не кончилось. Арман хотел есть. Он укрылся в каком-то фастфуде. Сидя у окна в одиночестве, он с воодушевлением поглощал гамбургер, глядя на дождь. Такая сцена могла бы воплощать тоску, но Арману было хорошо, он был свободен, в новом городе, вдали от посторонних взглядов.

Дождь размывался красивой пеленой. Арман отнес пластмассовый поднос на тележку, которую потом заберет мойщик. И вышел из фастфуда.

Он немного прошелся. Потом, так как дождь не стихал, нашел кафе. Заказал эспрессо с круассаном. Бармен догадался, что он француз.

Арман поднялся в верхний зал, где можно было курить.

Сегодня приехал в Берлин. Здесь дождь. Наконец нашел кафе, где курят. Тут весьма неплохо. Рядом четыре блондинки. Нужно бы написать получше, но зачем, если блокнот только для меня?

Просто так, для порядка; сугубо личный эстетизм; способ взглянуть на свое существование; не более. Да, наверное, все действительно так просто: взглянуть на эстетический оборот собственной жизни.

Место здесь приятное (я про верхний зал, конечно). Куришь, пьешь кофе среди немецких девушек.

Чувствую, что все мои привычки (ритуалы, говоря пафосно) сохранятся, но ощущения от них будут другие. Потому что вокруг все другое.

Приятный город с милыми девушками. Да, я останусь здесь, однозначно. Надолго ли – не знаю. Просто останусь, и все.

Хотя бы чтобы смотреть, как девушки курят в кафе!

Весь день после обеда он шагал, не чувствуя груза своего существования. Когда стемнело, он стал искать хостел. У него была бумажка с выписанными адресами. Он обошел их все. Нигде мест не было. Где он будет спать? В метро?

Один парижский друг рассказывал ему про «Бергхайн». Клуб, который открыт с пятницы до вечера воскресенья. Он пошел туда, потому что не знал, что еще делать, и потому что не устал.

На фейсконтроле никого не удивило, что он заявился с дорожной сумкой. Арман перешагнул порог. Два субъекта на входе обшарили его сумку и карманы.

Он заплатил за вход, и «Бергхайн» открыл свои двери.

«Бергхайн-Панорама-Бар»

Когда выходишь из метро, кажется, что попал в промзону. Вокруг пустынно, кое-где стоят металлические ангары, безликие многоэтажки, и на фоне их фасадов красуются толстые розовые трубы. Нужно еще какое-то время идти. Это раздражает. Ты думал уже никуда сегодня не ходить, только танцевать до изнеможения. Праздник вот-вот начнется. Но сперва ты должен встречаться глазами с прохожими. Они смотрят на тебя. Знают, что у тебя в планах. Должно быть, по лицу видно, что ты не спал уже сутки. Они идут по своим делам, которых у тебя нет, навстречу теплому аромату обычного воскресенья.

Неровные ритмы механической музыки чуешь еще издали.

Клуб встает бетонным кубом, до того серый, что кажется бежевым. Это бывшая электростанция – грандиозное здание. На входе людей отсеивают, потом обыскивают. Надпись на пяти языках гласит, что фотосъемка запрещена. Будто на военной базе.

Роль гардероба играет огромный зал. Здесь же отдыхают на диванах. Музыку слышно приглушенно, так что можно разговаривать. Дальше нужно подняться по металлической лестнице.

За подсобками открывается большой зал. Налево – туалеты, справа – пустой бар. Бескрайний танцпол, диджей где-то вдалеке, торчки двигаются в такт. Стробоскоп, зеленые лампы. Музыка жесткая. Все откровенно гейское. Повсюду усы и черная кожа. «Бергхайн».

Еще выше, по очередной металлической лестнице – «Панорама». Зал не так впечатляет. Хороший свет, музыка более танцевальная. Слева, между этажами – туалеты. Общие, без зеркал. Надо отстоять очередь, чтобы зайти. Одному, с парнем, с девушкой, хоть ввосьмером. Все закидываются вместе в тесных металлических кабинках, не особо это скрывая. Охранникам плевать, сколько вас зашло, – лишь бы закрыли дверцу.

Раковины выстроились в ряд. Здесь умываются, наливают воду в пустые бутылки из-под пива или «Клуб-Матэ».

В туалетах музыка тише. Мешанина языков. Огромная, знакомая толпа. Каждое воскресенье здесь одни и те же лица. Ни за что на свете Тобиас не провел бы воскресенье иначе: только закидываться здесь.

Зал обращен на рубку диджея. На стенах огромные фотографии. Потолок в цветных кубах. Захватывает: чувствуется праздник и какая-то приятная тоска. Толпа движется в ритм, но из нее можно выйти – по бокам есть место.

Одна стена целиком состоит из высоких окон, закрытых ставнями. Ни единого лучика света не проходит снаружи. Но иногда, в нужный момент, створки неожиданно распахиваются на несколько секунд. Это миг бесконечного наслаждения – внезапно промелькнувший дневной свет, словно искусная работа осветителя, когда звучит новый бит, когда времени больше не существует.

II

Арман танцует – заняться все равно больше нечем. С кем тут заговоришь? Он осматривается, как танцуют другие. Перенимает какие-то движения, подстраивает их под себя, под ту манеру, какую хочет придать своему телу. Руки загребают назад, как будто плывешь без воды. Заплыв на выносливость: он преодолевает время, как километры. Конечно, купленный из-под полы экстази помогает держаться, но иногда время липнет к коже. Часы идут. Уже утро, воскресенье. В это время встают или думают, что съесть. Или идут за круассанами для любимой девушки.

Арман вот, например, один. Но и все вокруг – тоже. И сила толпы стирает с его лица этот груз. Он один, и он танцует. Свет цветной. Мерцает красным, синим, желтым. Это парк ощущений. Арман танцует и смотрит вверх, запрокинув голову, улыбается. Девушки прекрасны. Он хотел бы дотронуться, но вспотели ладони.

Когда он устает танцевать, садится покурить на диванчик. И, озабоченный тем, как он выглядит со стороны, делает вид, будто пишет CMC. Чтобы показать им всем, этим глазам без лиц, что он не так уж и одинок, потому что у него есть кому писать.

Он танцует снова. Боже, как восхитителен этот красный; свет сверкает. Люди вокруг улыбаются ему. И как и все они, он рад быть здесь. Уже полдень.

Еще несколько электронных битов, и Арман идет налить воды в пустую бутылку, которую нашел на полу. В туалете у раковин какой-то парень заговаривает с ним по-немецки. Арман не понимает, просит повторить по-английски. Парень – это Тобиас, он повторяет, но на французском. У Армана усталый вид, он предлагает ему «скорость».

Арман еще не в курсе, но здесь это обычное дело, здесь делятся наркотиком и радостью без задней мысли. У тебя усталый вид. У меня есть «скорость»; держи, закинемся вместе. Drogensolidarität[8].

Они закрываются в кабинке.

– Ты часом не гей?

– Нет.

– А я да, но не волнуйся, ты не в моем вкусе. Новенький, да?