Книга Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Юрий Фельштинский

Семья Соколовских сравнительно незадолго до рассматриваемых событий перебралась в Николаев из города Верхнеднепровска Екатеринославской губернии. Саша была старшей дочерью в семье, у неё было три брата и две сестры. Все они в разное время стали революционерами. Несколько лет Александра училась в Одессе, где в повивальной школе при Павловском родильном приюте приобрела профессию акушерки. В портовом городе она встретилась с молодыми людьми, которые то ли в это время, то ли ранее были студентами в Женеве, где познакомились с членами основанной там в 1883 г. первой русской марксистской организации Г.В. Плехановым[91] и В.И. Засулич[92]. Знакомые убедили Сашу в том, что марксистское учение — это единственно правильная социальная теория, дающая научные ответы на все возможные вопросы общественного развития, что народничество препятствует социальному прогрессу России. В результате Саша оказалась принципиальным идеологическим противником Льва, причём таким противником, которого одолеть было значительно тяжелее, чем, допустим, Зива.

Саша была девушкой начитанной, целеустремлённой, серьёзной. Это вполне устраивало Льва. Но, к огромному его сожалению, она разделяла марксистские взгляды, которые, по его тогдашнему мнению, были чёрствыми, далёкими от реальной жизни. По всей видимости, у Бронштейна возникло и чувство ревности, скорее всего небезосновательное, к тем одесским знакомым, с которыми в течение нескольких лет встречалась не только по вечерам, но, скорее всего, и в постели юная акушерка. Между Львом и Александрой, которая смотрела на него сверху вниз и из-за разницы в возрасте, и из-за политических расхождений, начались непрерывные и бурные столкновения. При этом Александра стала бывать у Льва Бронштейна довольно часто, но во время каждой встречи они стремились как можно больнее уязвить друг друга.

Однажды Саша предложила Льву прочитать книгу хорошо известного русского марксиста Плеханова. Лев раскрыл книгу и увидел острую атаку автора на одного из почитаемых теоретиков народничества. Плехановский труд был тут же презрительно брошен на пол. В ответ Лев решил устроить розыгрыш. Когда в избушке Швиговского устроили встречу Нового, 1897 года, была приглашена и Саша, которой один из братьев сообщил новость: «Бронштейн стал марксистом!» Когда же наступил Новый год, Лев поднялся с тостом: «Проклянем всех марксистов, всех тех, кто хочет внести сухость и тяжесть во все жизненные отношения!» Потрясённая Александра, заплакав, выбежала из комнаты со словами: «Я не желаю иметь с ним ничего общего!»[93]

Взгляды Бронштейна и его товарищей в целом оставались крайне неопределёнными: «В маленькой квартире Швиговского… читались зимой вслух «Русские ведомости»… велись радикальные беседы и горячие дискуссии по поводу марксизма, народничества, субъективизма и пр. материй, о которых я в те времена имел крайне смутное представление, преимущественно из вторых рук»[94]. В 1896 и начале 1897 г. он всё ещё считал себя противником Маркса, которого, правда, знал только в изложении Н.К. Михайловского[95]. Из воспоминаний Троцкого невозможно установить, когда именно и как произошло принципиальное изменение в его жизни: переход от народничества к марксизму. В мемуарах фиксируется внимание не на идеологической переориентации, а на создании рабочей организации. По всей видимости, одно происходило параллельно с другим, причём какое-то время Бронштейн всё ещё полагал, что можно создать рабочую организацию, не будучи социал-демократом; затем, что можно быть социал-демократом, не будучи марксистом[96], но вскоре, видимо к весне 1897 г., пришёл к выводу, что скучные, как ему ранее представлялось, марксистские схемы отражают реалии общественного развития, что именно они являются ключом к коренной перестройке общества. По мнению Истмена, даже в то время, когда Бронштейн причислял себя к народникам, защищал «индивидуализм», образ «критической личности», «божественное право» крестьянина не только на землю, но и на руководство русской революцией, он не брал на себя труд пойти к этим самым крестьянам, разделить с ними труд и участь, а общался в основном с интеллигентами и в меньшей степени с промышленными рабочими. «Его практическая интуиция шла впереди его интеллектуальной философии. Он был народником в теории и моральных эмоциях, которыми были проникнуты его речи, но в целом он был человеком действия и уже фактически находился там, где были расположены основные силы» общественного развития[97].

Вместе с Ильёй и Григорием Соколовскими, Зивом и Александрой, с которой теперь уже происходило сближение и на почве совместной деятельности, и в силу всё нараставших взаимных нежных чувств, Лев начал поиски «сознательных рабочих», которые готовы были бы войти в намечаемую организацию. Происходило всё это достаточно наивно, почти по-детски: «Мы знали, что связи с рабочими требуют большой конспирации. Это слово мы произносили серьёзно, с уважением, почти мистически. Мы не сомневались, что в конце концов перейдём от чаепитий к конспирации, но никто определённо не говорил, когда и как это произойдёт. Чаще всего в оправдание оттяжек мы говорили друг другу: надо подготовиться»[98].