Книга Иерусалим правит - Майкл Муркок

Я снова в вагоне для скота!

Глава третья

Как хорошо вознаграждаются повиновение и посредственность! Теперь я с этим смирился, но в молодости подтверждения данного правила меня всегда удивляли. Униженный и павший, я вынужден был снова положиться на свою сообразительность. Я не стыжусь этого. Мне нечего скрывать. Это не значит, что я никогда не ценил тайну частной жизни. Женские сплетни нередко основаны на отдельных сенсационных предположениях — а к каким результатам они приводят! Разве можно подбрасывать сплетникам новые материалы? Только однажды, после того как мы добрались до Чикаго и узнали из газет (о, какая ирония!), что Мейлемкаумпф и, несомненно, моя возлюбленная уже уехали в Лос-Анджелес, — Джейкоб Микс задал вопрос о моей невесте, который мне показался неподобающим. Мне пришлось немедленно заставить его замолчать. Я не сомневался, что Эсме убедила мистера Мейлемкаумпфа проводить ее в Калифорнию, чтобы отыскать меня по адресу, который я сообщил прежде, до ее посадки на корабль. Впрочем, ирония случившегося никак не отменяла серьезности ситуации. Мне нужно было добраться до Эсме как можно скорее. Что ей могут сообщить? Только то, что в последний раз обо мне слышали, когда меня арестовали за бутлегерство, и что мои вещи обнаружили среди пожитков каких-то бродяг? Эсме могла подумать, что я умер, что меня переехал грузовой поезд, когда я направлялся в Нью-Йорк. Что она сделает после такого ужасного потрясения? Мне было страшно даже думать об этом. Я вспомнил, как поступила другая моя Эсме. Потерянная, уверенная, что ее предали, она стала шлюхой анархистов, слишком развратных, чтобы носить благородное звание казаков. Она говорила, что трахалась столько раз, что у нее появились мозоли во влагалище. Она стала игрушкой моих худших врагов. Я не мог не представлять, как мою милую девочку совращают злобными словами некие новоявленные клансмены, которые уже поклялись отомстить мне. И есть ли месть слаще, чем надругаться над самым дорогим для человека существом? Я уже много знал о человеческой злобе. Я видел почти все ее проявления, особенно во время войны с большевиками. Я думал, что мой разум не выдержит еще одного подобного потрясения.

Частью этих соображений я доверительно поделился с мистером Миксом, который предположил, что настолько точное повторение ситуации маловероятно.

— Если кирпич однажды упал тебе на голову, это не означает, что ты — человек, которому на голову всегда падают кирпичи.

Должен признаться, такая простая мудрость показалась успокоительной; возможно, моя симпатия к негру объяснялась удивительной способностью этого человека: он помогал мне вновь обрести разум, когда я, подобно множеству чувствительных творческих людей, временно утрачивал самоконтроль.

Следующие попытки позвонить дружище Хеверу или как-то иначе раздобыть деньги на проезд до Лос-Анджелеса закончились неудачей — нас арестовали. Несколько дней, проведенных в тюрьме, стали совсем не худшими в моей жизни. По крайней мере, там была подходящая еда и нас не били. Но я, конечно, с трудом сдерживал беспокойство. Я провел день в лазарете, но доктора не проявили ко мне сочувствия. Они решили, что у меня просто ломка от недостатка наркотиков. Услышав эту наглую ложь, я еще больше испортил дело, громкими криками выразив протест и попытавшись ударить санитара, который сообщил смехотворный диагноз этих шарлатанов. Они не понимали, что мое освобождение — вопрос жизни и смерти. Калифорния была местом, где Эсме больше всего нуждалась в защите. Как и всякий город, обретший мифический статус, Голливуд наводняли хищники, готовые сожрать любую мелочь, шла ли речь о деньгах или о людях. Тысячи юных девушек каждый день становились жертвами на алтаре Славы.

С помощью мистера Микса я начал разрабатывать новый план. Утром после нашего освобождения мы отправились прямо к шоссе. В конечном счете, в компании туш трех ягнят и несколько замкнутой овцы, мы добрались до Вальпараисо, Индиана, и до железной дороги. После заката мы сели в двигавшийся на запад товарный вагон; захлопнув двери, мы почувствовали, что вернулись домой. Началось наше долгое путешествие, и в нем мало чем можно было заняться, кроме разговоров. Джейкоба Микса увлекало все, что я ему рассказывал, и он нередко восклицал, что получает лучшее образование, но влияние шло в обе стороны. Мистер Микс оказался опытным исполнителем современных танцев — фокстрот, чарльстон, даже танго были ему хорошо знакомы; он перенял движения либо у прежнего наставника, разорившегося артиста из мюзик-холла, который выступал с Коэном[50], либо из книг и фильмов. Мистер Микс двенадцать раз видел «Четырех всадников Апокалипсиса» [51]. Мы провели много ночей, аккуратно ступая в такт качавшемуся грузовому вагону, пока мистер Микс обучал меня вальсу, польке и кекуоку[52]. Потом, где-то в Канзасе, мы однажды вечером отыскали пустой зерновоз. Там хорошо пахло и оказалось еще достаточно зерна, чтобы мы смогли устроиться поудобнее; грузовик в итоге доставил нас в Ганнибал, Миссури, где мы едва не погибли во сне, когда внутрь начали засыпать свежее зерно. Нас тотчас же заключили в тюрьму, на сей раз в отдельные «камеры»; мы без всякого толку провели там время, а затем вышли на свободу. Потом мы неудачно попросили еды возле черного хода «Дома Гека Финна»; нам пришлось бежать, и в итоге мы потеряли друг друга. Я хорошо изучил реку Миссисипи в Мемфисе, Теннесси, где на протяжении месяца был чернорабочим вместе с каторжниками, восстанавливавшими дамбу после наводнения. К тому времени я позабыл о своих стремлениях, да и собственное имя едва помнил; оставалось только благодарить судьбу, что никто из моих старых знакомых не узнал меня, проходя мимо. Я покинул Мемфис как будто на облаке, в дирижабле майора Синклера, а теперь очень радовался, что при аресте назвал полицейским фамилию «Пакстон». Я предполагал, что «Босс» Крамп, подлинный хозяин Мемфиса, немедленно прикажет убить человека, которого считал своим заклятым врагом. Я каждый день молился, чтобы он никогда не узнал, что я как раз работаю на дамбе в полумиле от Мад-Айленда. Впрочем, месяц завершился без происшествий, а выйдя на свободу, я окончательно потерял связь с мистером Миксом. Один бродяга сообщил мне, что Микс направился в Новый Орлеан, но моей целью по-прежнему оставался Лос-Анджелес.

Иногда мне удавалось заработать достаточно денег, чтобы сходить в кино. Кроме фильмов, ничто не связывало меня с прежней жизнью. Я смотрел уже на другую Гиш, Дороти, в «Прекрасном городе», замечательной истории о расовых противоречиях и их разрешении, с Уильямом Пауэллом и Ричардом Бартелмессом[53] в роли итальянца; этот фильм напомнил мне о моих идеалах, о моей вере в человечество. Я почти никогда не мог позволить себе билет в премьерные кинотеатры с хорошими залами; чаще всего я посещал заведения, где самыми большими звездами были Кен Мэйнард или Хут Гибсон, а приключения полковника Тима Холта[54] считались «первоклассными». Там я увидел Тома Микса[55] и оценил то, как он представлял самые благородные черты англосаксонской расы. Он действительно был Рыцарем Прерий! Теперь наконец я понял значимость и влияние современного синематографа. Моим идеалом оставался Гриффит — я с искренним сопереживанием в течение двух часов смотрел, как Лиллиан и Дороти Гиш разыгрывали печальную историю «Сироток бури»; я плакал горькими слезами на «Сломанных побегах»[56], в старом зале миссии Канзас-Сити, где стояли неудобные церковные скамьи. Я посмотрел фильм три раза, и мои собственные трудности показались ничтожными по сравнению с трагедией «Китайца и девочки», так удивительно разыгранной Ричардом Бартелмессом и Лиллиан Гиш. На днях я увидел ее в фильме ужасов того толстого актера, Лоутона[57]. Она была единственным светлым пятном во всей этой картине. Всем нам иногда приходится идти на компромиссы. Я не обвинял ее. Я и сам нередко шел на компромиссы летом 1924 года.