Книга Время обнимать - Елена Минкина-Тайчер

Отдельно пугала возможность новой беременности, на Мусю он больше не полагался, презервативы казались сделанными из резины для галош, одна головная боль!

Виктор стал все чаще оставаться в собственной комнате, даже завел шкафчик с продуктами, вечерами уходил бродить по набережной, вид темной холодной воды успокаивал, и верилось, что еще многое произойдет. Однажды заявился к прежней соседке, она ничего не сказала, только бросила на кровать вторую подушку и утром ушла на работу. Ни удовлетворения, ни радости, словно с голоду съел чужую надкусанную котлету.

Девочка росла смешной и милой, как все малыши, с ней сидела ушедшая на пенсию теща, на выходные родители Виктора рвались забрать Наташу к себе, безмерно баловали и сюсюкали, лучше не видеть этот хоровод. Он вообще не любил маленьких детей – разговаривать невозможно, играть в пирамидки и кубики неинтересно, а читать глупые детские стихи и вовсе невыносимо. Но, конечно, вслух не высказывался, только все чаще, ссылаясь на вечерние занятия, не приходил ночевать.

Поэтому, когда в его жизнь вошла Елена, не вошла, а ворвалась, как карнавал, фейерверк, немыслимый неутихающий праздник, никто из домашних практически ничего не заметил.

Они познакомились на одной из тех милых необязательных вечеринок, где собираются будущие музыкальные гении, выпускники театральной школы и хорошенькие куколки из хореографического училища. Многие гости как бы между прочим «звездили» – актеры изображали тупых доцентов, скрипачи травили байки о дирижерах, балетные хихикали и не забывали выставить стройные ножки с жесткими накачанными икрами. Но Елена все равно сразу выделялась – высокая, с непостижимой незнакомой степенью свободы во всем – разговоре, манере курить, почти не затягиваясь, сидеть, откинувшись на спинку низкого дивана, так что невозможно было глаз оторвать от длинных прекрасных ног и рук. Она совершенно не старалась привлечь к себе внимание, спокойно улыбалась чужим шуткам и, только когда предложили буриме, явно оживилась и в минуту набросала остроумный легкий стих. Знакомый по консерватории в двух словах рассказал, что это Елена Чудинова, поэтесса и актриса, причем довольно известная, странно, что Виктор ее ни разу не встречал. Между прочим, фронтовичка, с настоящими ранениями и орденами.

Сразу несколько человек рванулись провожать актрису Чудинову, но она посмотрела только на Виктора. Да, на Виктора, преподавателя консерватории с орденскими планками и ранней сединой в светлых волосах, в хорошо сидящем пиджаке и шейном платке вместо галстука. Посмотрела и спокойно взяла его под руку, давая понять, что другие провожатые не требуются.

Незабываемая светлая ленинградская ночь, Фонтанка в отблесках ненужных фонарей, незабываемая прогулка с прекрасной женщиной – яркой собеседницей, умницей, кокеткой – с единственной неповторимой женщиной, которая встречается раз в жизни, а может и не встретиться никогда.

Пожалуй, он и сам не знал, как назвать их отношения, друзья – лицемерно, любовники – неприятно, но с каждым днем становилось все более понятно, что расстаться с ней он не может и не хочет ни при каких условиях.

Лена жила на набережной Фонтанки, совсем близко от Аничкова моста – две комнаты в огромной, давно не ремонтированной квартире. Прекрасные комнаты с высокими потолками и большими окнами сильно портила облезлая общая кухня и баррикады из чужих вещей в длинном, когда-то просторном коридоре. Оказалось, ее мать умерла в блокаду, а постаревший отец ничем не хотел заниматься и большую часть времени проводил на даче, благо там еще до войны сложили хорошую печку.

Удивительно, что при такой победительной внешности Елена оказалась страшной труженицей – учила нескончаемые тексты, днями торчала на репетициях, писала стихи и рассказики для районной газеты, встречалась с молодыми никому не известными литераторами. Домой возвращалась поздно, заниматься хозяйством не любила и не успевала.

Зато в Мусином доме прекрасно готовили, мебель сияла чистотой, кружевные салфетки хрустели от крахмала и даже цвела роза, ярко-красная роза в старом немного побитом глиняном горшке. И что, роза принесла кому-нибудь счастье?

Утро начиналось с ожидания. Дорога на работу, лекции и семинары, разговоры с коллегами, обед – все являлось фоном радостного нетерпеливого ожидания встречи с ней. Елена пробегала в гримерную, почти не останавливаясь, – лукавая улыбка, легкая походка, гладко зачесанная точеная голова, – но и короткого обмена взглядами, пожатия руки, поцелуя в щеку хватало, чтобы сделать его счастливым на целый вечер. Они виделись почти каждый день, но как-то поспешно, урывками, чаще всего заходили к Виктору на пару часов после театра. А ему так хотелось не отпускать ее, не разнимать рук и губ. Но Лена не любила его комнату и вообще не терпела нигде оставаться ночевать. А он не любил квартиру на Фонтанке. В ее обжитых, но совершенно чужих комнатах с портретом покойной мамы, родительской кроватью, резным буфетом и стульями, похожими на декорации, не покидало ощущение ненадежности и случайной, украденной встречи. Как бы он хотел жить с ней в общем красивом доме, вместе просыпаться, приглашать гостей и до поздней ночи слушать рассказы о театральных дрязгах и распределении ролей, а по выходным уезжать за город, пусть на ту же дачу, долго пить чай на веранде, укрывать ее ноги пледом, сгребать осенние прелые листья.

Муся, его тургеневская барышня, давно все поняла, но только тихо плакала, когда Виктор заходил повидать Наташу. Хотя бы раз накричала, дала по морде! Теща и Ася старательно избегали бывшего зятя, никто не требовал объяснений, не приходилось оправдываться и врать.

Идиотизм заключался в том, что он не мог официально развестись! И хотя Муся, конечно, не бегала жаловаться в партком, как многие идиотки-жены, но для педагога и члена КПСС уход из семьи расценивался бы как абсолютно аморальное поведение и равнялся собственноручному подписанию волчьего билета.

Однажды поздним солнечным утром (они ночевали у Чудиновых) Лена особенно долго ленилась, отказывалась вставать и идти куда-нибудь, шутливо трепала его за уши и наконец, задумчиво глядясь в зеркало, сказала:

– А не пора ли мне родить, как ты думаешь? Должен же все-таки явиться на белый свет Филимон Чудинов. Такая фамилия пропадает!

И увидев его растерянное лицо, рассмеялась еще больше:

– Не пугайся, Филимон не окончательный вариант. Вполне возможен Сергей или Александр. Мне скоро тридцать, от времени не спрячешься. И потом родить ребенка от такого неотразимого талантливого и образованного мужика – редкий шанс, согласись? Глупо упускать!

Да, она была совершенно права, глупо упускать любимую женщину, заранее бояться проблем, жить в полшага и полдыхания! Главное, хорошо обдумать, как обойти эти ханжескую викторианскую мораль.

Старшая сестра. Наташа

Ее с детства звали капризулей. Кстати, совершенно несправедливо и напрасно! Разве нельзя зарыдать, когда упала и стукнулась? Тем более так сладко и уютно плакать у бабушки на груди, и чтобы мама и Ася тоже ходили вокруг и утешали, и приносили из буфета мармеладку, и по очереди дули на покрасневший пальчик. И вообще, что плохого, если ребенка жалеют и любят? Наташа тоже всегда опекала Тёмочку, помогала завязывать шнурки (как и ей завязывали до самой школы), растирала после ванны большим мягким полотенцем, проверяла, чтобы не вышел на улицу с мокрой головой. И что? Вырос замечательный мужчина, ученый, коллекционер, бесстрашный альпинист.