Книга Кольцо принцессы - Сергей Алексеев

Он засунул «Принцессу» в мешок, пустые банки и прочий мусор сложил под дерево на камень, будто на жертвенник, сверху установил гермошлем и кровью — из уха все еще капало — написал на стекле три русских буквы, хотя слово это вполне сошло бы за китайское. Затем подогнал лямки по своим плечам, открыл и всунул в специальный карманчик «малямбы» табакерку, чтоб посыпать следы, если пустят собак, и, сориентировавшись по компасу, все-таки взял направление на север — поддался решающему и простому природному факту: уже тепло, трава пробивается, а ни одного комара не прозвенело. В Сибири в это время дышать нечем… Жизнь не то чтобы становилась завлекательной и интересной, просто к ней прибавился острый, неизведанный привкус, по качествам своим не уступающий особенностям кавказской кухни. Появился некий еще не оформившийся азарт и предощущение удовольствия, как перед взлетом. Шабанову начинало нравиться его положение: по крайней мере, ничего подобного не испытывал во взрослой жизни, не терялся в пространстве так, чтобы концов не осталось. Вообще-то произошло то, чего он давно и интуитивно хотел: пусть не надолго, но вырвался из привычного и постылого круга жизни. Конечно, через день — два его следы обнаружат, где бы он не упал, через неделю догонят, потому что на густо, по-китайски заселенной земле долго не побегаешь, и вернут назад.

Он привык к скоростному перемещению над планетой, и она давно уже казалась маленькой, куда ни глянь, особенно ночью, везде огни. Зарева от огней! Думал, в Сибири сохранились заповедные, первозданные уголки — куда там. И здесь светится земля, если не от человеческого жилья, то от факелов над нефтеносными районами, где сжигают попутный газ…

Было еще темно в хвойном лесу, однако высветленное еще не восставшим солнцем небо переливалось акварельными тонами множества красок, от синего на западе и до алого на востоке, утих ночной ветерок, все застыло, замерло, умолкли невидимые птицы, и от этой настороженной, тревожной тишины, полной неподвижности и всеобщего чувства ожидания, Шабанов тоже замер и стал лишь смотреть и слушать.

И вот пространство впереди слегка высветлилось, приоткрылось, и проступила высокая, лесистая гора — должно быть, господствующая высота в округе — со смутными очертаниями огромного строения на вершине, что-то вроде Московского университета, если смотреть на него со стороны Москвы-реки, но со срезанным вполовину шпилем.

Видение длилось несколько секунд, после чего ему почудился крик петуха и внезапный ветер, ударивший по земле вместе с лучами солнца, натянул из распадка белесый туман и превратил гору в усеченную пирамиду. Шабанов разочарованно остановился: неужели так быстро все закончилось?..

Спустя минуту, ветер достал и его, опахнул туманной сыростью, принес запах сгоревшего воска и, когда унесся ввысь, вершина горы вновь обнажилась, сейчас более откровенно. Огромное, величественное здание стало не призраком: скорее всего, это был старый ламаистский монастырь, ибо столько архитектурных излишеств и такой гигантизм присущ древним, наивным и чистым людям, напрочь лишенным суконного современного практицизма.

Значит, катапультировался все-таки в предгорьях Тибета. Но когда же перемахнул большую Гуйсан? И почему хватило топлива?

Нет, топлива как раз и не хватило, потому и навернулся…

Мысленный разбор полетов на том и закончился, поскольку Шабанову внезапно пришло в голову, что монастырь пуст, давно заброшен и даже с расстояния в два километра видны обломившиеся и вовсе упавшие колонны, обрушенные карнизы и деревья, растущие на кровле. Монастырь стоял высоко, много ближе к небу, и рассвет достал его раньше, чем землю.

И еще одна деталь бросилась в глаза: храм есть, а дороги к нему нет. Даже тропинки…

Забраться на высшую точку местности и осмотреться с высоты птичьего полета — это уже кое-что. Тем более, древний монастырь должен быть на карте…

Двигаясь смелее, Шабанов погрузился во мрак распадка, перескочил бурную речку и тут же пошел на подъем. Он был хорошим бегуном, почти профессионалом, ибо при склонности к полноте такая разминка давала шанс не накапливать лишнего веса, столь вредного для пилота. Чем меньше было топлива, а значит и полетов, тем больше и больше накапливался жирок, в прямой арифметической прогрессии. Негде было сжигать его, и потому Герман устраивал для себя разгрузочные дни — с точки зрения медицины, издевался над организмом, когда зимой совершал суточный забег с препятствиями. Первых сорок верст бежал по снегу без лыж, в одной тельняшке и в солдатском противогазе, распугивая отдыхающих в Подмосковье лыжников, потом искал полынью на речке, купался прямо в одежде и говорил себе:.

— Ну а теперь выживай, Шабанов!

На обратном пути тельняшка и брюки успевали высохнуть. Если же этого не случалось и вместо тепла из организма выделялся пот, забег повторял через несколько дней. А иначе бы давно уже не влезал в кабину, и ручка бы упиралась в живот…

То же самое устраивал в отпуске, когда гостил у родителей, и отец, глядя на него, говорил:

— Дурак, ты б лучше женился, семью завел, чем эдак-то мучить себя. В семейной жизни сала не нарастет, особенно, в нынешней.

— Батя, это для меня слишком сильное средство! — хохотал он. — Это уж на самый крайний случай, когда пробежка не поможет.

У него выработалась не менее профессиональная привычка во время кросса не смотреть вперед, а себе под ноги, дабы сосредоточиться на процессе и не думать о расстоянии. Поэтому на высоту примерно трехсот метров Герман поднялся ритмичным бегом и на одном дыхании. И лишь оказавшись на уступе, заранее намеченной цели, вскинул голову вверх.

Вздымающееся солнце и ветер целиком изменили зрительную картинку, и к своему разочарованию он увидел, что это вовсе не гора, а уходящий в бесконечность хребет, на вершине которого стоит не древний буддистский храм, а знаменитая китайская стена. Это величайшее крепостное сооружение венчало хребет, в точности повторяя его контуры, и как на этикетке, приклеенной к банке со свиной тушенкой, тянулось куда то с запада на восток.

Монастырь Шабанову нравился больше, чем стена, хотя последняя давала возможность географической привязки, поскольку была на карте. С предгорий таинственного Тибета он вмиг переместился на север Китая и, кажется, все становилось на свои места, но в душе запеклась обида, как было однажды в детстве, когда старшая сестра сказала, что возле школы с неба упало облако, мол, беги скорее, пока пацаны не растащили. Он помчался к школе босым по снегу, потому как некогда было искать валенки, оббежал все вокруг и ничего не нашел. Все облака оказались на месте, то есть в небе. Шабанов шел обратно и ревел всю дорогу. Душа еще была новенькая, не разношенная и не вмещала много горечи, чуть что, так и слезы уже через край…

Сестра потом прыгала от радости и дразнила:

— Обманули дурака на четыре кулака! А на пятый кулак наш Германка дурак!

И сейчас было хоть плачь! Неведомое, не обжитое пространство вернулось на землю и оказалось самым плотным по населению на один квадратный километр.