Книга Пыльная корона - Дарья Симонова

И вот тут родители роковым образом ошиблись. Надо было устроить скандал, выкорчевывать ребенка из лап старого греховодника — и тогда бы сила естественного сопротивления оставила Еву в той тихой гавани. Валерий Михалыч, как ни крути, был лучшей находкой. Чтобы остаться с ним, нужна была самая малость — неприятие родни. Но родня не стала с ним бороться — и Ева растерялась. Она собралась уйти от Валерия Михалыча аккурат в то время, когда он ее рассекретил для своего круга. И в этом была противоречивая обида — она выросла и поняла, что была унижена тщательной конспирацией. А меж тем состояла в законном браке!

И родила дочь. Потом, вспоминая тот удивительный опыт, Ева не уставала блаженно благодарить божественный осколок удачи, до сих пор трепещущий в ее руках. Брак стал ее фундаментом, незыблемым и бесценным, чего она и предположить не могла, увязавшись из метафизического упрямства за добропорядочным гражданином. Валерий Михалыч дочери удивился не меньше, чем матушка когда-то удивилась Еве, этой крошечной завязи в ее утробе. Муж полагал, что уже вышел в тираж и с деторождением его естество распростилось. Но Ева его заблуждение опровергла. Конечно, ему не пришло в голову подозревать молодую жену в измене. К чему эти драмы? Ведь Ева жила в добровольном заточении и выходила только в магазин или в гости к подругам, где с наслаждением расписывала прелести своего тайного брака — большей частью придуманные. Так на свет появилась Ритта. И стремительно поменяла роли в пестрой и нестройной фильме, под которую вечно камуфлируется реальность для юных и строптивых. На первый план неожиданно вышла пугливая бабушка. Она внезапно перестала подозревать во всякой пылинке чуму и холеру и местами демонстрировала вполне здравый взгляд на происходящее. Незаметно она вклинилась в уединенный дом Валерия Михалыча, наводнила его суетой и эзотерическими журналами… а ее дочь под шумок улизнула. Не насовсем, разумеется, — просто дышать воздухом свободы, которую жадно полюбила, родив ребенка. Столько хлопот свалилось — а главное, страхов, тех самых страхов мамкиных, над которыми Ева привыкла смеяться или отмахиваться, стыдясь перед подругами дремучей родительницы. Теперь-то все прояснилось — и Ева поняла, что значит прикрывать собой нежнейший комочек от медицинских ужасов мира. Нет, вынести это положительно не хватало никаких сил! И Ева постыдно сбегала от Риттули, когда термометр зашкаливал и храбрая бабушка-шаман — иначе не скажешь — начинала обтирать рыдающего младенца водкой и выкладывала на подоконник к открытому окну.

Возвращалась Ева, когда жар был побежден и маменька дремала на диване с томом Мамардашвили на чахлой груди. В ту же пору блудная дочь привыкла к другому ритуалу — подслушивать бабулины речи над внучкой. Ева не смела вторгаться в этот интимный ритуал — потому как чувствовала, что он крайне важен для женской судьбы Маргаритты. Она прислушивалась к, казалось бы, бессмысленным приговорам и сюсюканью — и набиралась столь недостающей ей терпкой, настоянной на житейском опыте женской философии. Оказывается, ее странная родительница знала, как жить, но оставила теорию нетронутой, нераспакованной — ни для себя, ни для дочери. Приберегла для внучки. Почему так — никто не знает. Но Ева завороженно слушала под дверью — маменька рассказывала Маргулечке о том, что, кто бы ни оказался рядом с ней, — он исчезнет. Он закончится, пройдет, превратится в воспоминание. И смысл нашей жизни — идти дальше. Ни на ком не останавливаться, не звать его обратно, не стенать и не носить траур по ушедшей любви. И никогда не тратить время и слезы на бесполезный вопрос «почему?». Почему он так поступил? Потому что. Точка. Открываем новую страницу и бежим босиком по нежному желтеющему песку пустоты. К морю. И все, что позади, — уже история.

Ева закрывала глаза и видела этот сюрреалистический песок с полотен Магритта — в честь него ведь и дочь стала называть, вклинивая дополнительное «т», — и впитывала целительное учение о непоминовении. Но у нее так не получилось бы — если бы сейчас Валерий Михалыч вдруг вздумал исчезнуть, неужели она смогла бы быстро закрыть его новой страницей? Абсурд. Ей и в голову такое не могло прийти — пока она не услышала этот манящий девиз «не оставливайся, только не останавливайся»… Разве с этим идеальным мужем может произойти такое? Но по матушкиной логике, не просто может — должно! И не оттого ли он кажется таким безупречным, что носит нож за спиной… О нет! Тогда надо его опередить!

Развод стал еще одним горьким удивлением для Валерия Михалыча. От нервов глаза его стали слепнуть и слезиться — они не желали видеть эти судорожные сборы спятившей молодой кобылицы с гормональным послеродовым всплеском. Которая обрекает ребенка на безотцовщину — а себя на муторную роль матери-одиночки. Но Ева закусила удила и не желала слушать доводы разума. Иного пути, кроме как к свободе, она не видела. Матушка была снова безучастна. Надумала — разводись. Ее занимала любимая Ритта — она теперь тоже ее так называла, протягивая согласные в честь тихого сюрреалиста.

Валерий Михалыч во избежание совсем уж позорных драм в семействе обеспечил вероломную супругу, бегущую прямиком в ад, квартирой и посильным содержанием. Вот тогда Ева поняла, что не прогадала с мужем. Она получила от него дочь, крышу над головой, средства к существованию, и — так же как и все перечисленное на всю жизнь — мужское плечо, крепкое, словно мрамор, покрытый нежной песцовой шкурой. Она получила пожизненную возможность вернуться! Не многие женщины могут похвалиться такой привилегией. Теперь можно было пускаться в приключения. Что Ева и не замедлила сделать. Свой многолетний trip она мечтала сделать достоянием общественности, но все никак не могла выбрать достойную форму, в которую могла бы облечь свой извилистый опыт. Впрочем, сие отговорка — пока мужчины роились, ей было некогда. А вот когда их ряды катастрофически поредели — она вспомнила мамино напутствие, что оказалось как нельзя кстати. Не смотри назад! Маргаритта, кстати, безоговорочно послушалась грейт-мазер, несмотря на то что внимала ей в столь юном возрасте. Маргулечка ни о ком не жалела. С Евой было не все так гладко. Она жалела о Валерии Михалыче. Надо было всю жизнь прожить с ним — с тем, у кого честное рябоватое лицо и всегда чистые, серьезные намерения. Таких, как он, Ева более не приметила. Но теперь Валерочка постарел. К нему по-прежнему можно вернуться, но он теперь тихо дремлет перед голливудской классикой 1950-х. Он говорил — ему нравится эта роскошь. На самом деле он сдулся и питает угасающее тело шикарными картинками из жизни пышных поп и бюстов эпохи нью-лук.

Но дела обстояли гораздо хуже, чем представляла себе погрустневшая Ева. Пока она усмиряла женское самолюбие и пыталась вернуть былую страсть, Валерий Михалыч окончательно обнищал. Что-то не так пошло в его делах — и какой, скажите, воротила из нервного щепетильного и жертвенного человека науки?! На старости лет он решил скрестить исследовательские и коммерческие порывы и быстро был сожран партнерами… Ева не была готова к такому повороту. Валера, ее всегдашний отходной путь, ее отдохновение от страстей, дал течь. Надо было спасать его и себя. Еще Марго, строптивая дива, в которой вполне можно было узнать мамашу в нежном возрасте, давала прикурить. Она посмела подарить Еве на день рождения… вибратор. Удар ниже пояса, ничего не скажешь. Оскорбительный казус случился как раз в самый одинокий Евин день рождения. Дочь забежала на секунду — она уже не жила дома и вела разнузданный, как можно было заподозрить, образ жизни. Итак, в бархатной коробке, перевязанной атласной красной ленточкой, лежало это попрание основ уважения к предкам… В первое мгновение Ева не могла глазам своим поверить. И только потом, когда прошел первый шок, она вспомнила горячее виноватое бормотание дочери о том, что это первоклассный экземпляр из киберкожи, которая — всем известный тактильный наркотик. И что, как только Ева прикоснется к этому чуду, все ее печали одиночества пройдут, она забудет свои потери и обретет долгожданное наслаждение. Потому что именно его Еве не хватало всю жизнь. Ведь мужчины приносили ей всегда только беспокойство. Какая разница, сколько их было, — ведь она не умела извлекать из них пользу, ни телесную, ни душевную. Всегда только волнения и слезы…