Книга Верь только сердцу - Роза Алая

— Извините, Ирина Аркадьевна, я прослушал, что там с Аленой?

— Ничего-ничего. Ей уже гораздо лучше. У нее гнойная ангина. Объелась мороженным. Детский сад, какой то.

— Доктор ее смотрел?

— Да, конечно. Ефим Дмитриевич осмотрел и сказал, что в принципе ничего страшного. Таблетки, полоскания, ингаляции, домашние средства — все исполняется, как положено. Через несколько дней будет в норме. Но прошедшие сутки она пластом лежала, температура под сорок один держалась, никак не могли сбить. Заставила она нас поволноваться. Сейчас получше.

Вячеслав Вадимович убрал руку с бедра Амели и сделал ей знак, чтобы она собиралась. Он вылетит в Москву первым же самолетом. Сейчас же. Немедленно.

…………………

Москва встретила его мелким колючим дождем. Вот и кончилось тепло, от лета не осталось и воспоминаний. Впереди долгая зима. «Зима. Холода. Одинокие дома. Моря, города. Все как будто изо льда…», — вертелась в голове надоевшая песенка. Он вышел из здания аэровокзала в темноту улицы, постоял немного под пронизывающим холодным мокрым ветром, закурил, глянул в сторону выстроившихся в ряд такси и частников, бросил недокуренную сигарету и вернулся опять на вокзал.

— Когда будет ближайший рейс в Омск? — поинтересовался в кассе.

— Через час двадцать минут. Есть свободные места. Вам один билет?

— Да.

И несет его самолет среди ночи в неведомый Омск, чтобы потом он сел там в электричку и доехал до маленького Называевска. Зачем он туда летит, что хочет выяснить — он и сам не знает. Он перестал понимать сам себя в последнее время. Его пугают эти импульсивные необъяснимые поступки, эти непонятные метания. Кажется, что незыблемая почва под ногами стала зыбкой, нет привычной твердыни. Это вселяет неуверенность. Так нельзя. Надо взять себя в руки, а то недолго и загубить дело, которому посвятил всю свою жизнь, недолго потерять себя. В конце концов, такая нелогичность просто говорит о слабости мужчины. А он не слабак и не был им никогда. Он привык быть хозяином положения.

Грязный, убогий, обшарпанный железнодорожный вокзал в незнакомом городе, с заплеванной лестницей и стоптанными щербатыми ступенями. Низкое тяжелое свинцовое, даже скорее железобетонное небо в неуютном рассвете. Город встречал неприветливо. Никакого намека на такси. Дежурная пояснила, что через двадцать минут начнет ходить рейсовый автобус, курсирующий по городу. Люди безропотно разместились на жестких сиденьях в ожидании автобуса, а Вячеслав Вадимович все же решил попытать счастья в поисках частного извозчика. Таковой сразу нашелся — молоденький веснушчатый водитель дремал в битом и ободранном красном «москвиче», наверняка перешедшем своему хозяину по наследству от деда или даже прадеда. Вячеслав Вадимович постучал по стеклу, водитель очнулся, приспустил стекло и неохотно назвал сумму таким тоном, что Вячеслав Вадимович понял, сумма эта по местным меркам несусветная, хотя была она, по его мнению, вполне разумной. Видимо, очень уж не хотелось водителю куда-то ехать в это невеселое серое утро.

— Поехали.

— Поехали, коли так, — вздохнул водитель, включая зажигание.

Мелькают за окном чахлые деревца, жиденькие кустики, голые черная дорога. Через несколько минут, наконец, появляются первые дома города — двух и трехэтажные, деревянные, почерневшие от старости ветхие бараки, за которыми проглядывают деревянные удобства во дворе. Сзади бараков сплошной стеной выстроились разномастные сарайчики и ржавые гаражи. Повесив хвост, бежит большая вислоухая собака неопределенной масти, тощая, как велосипед.

— Куда везти-то?

— В гостиницу. Лучшую.

— А их тут всего две, — усмехнулся водитель, — и обе одна другую стоят. Как говорится, хрен редьки не слаще.

Гостиница и впрямь не поражала ни внешним видом, ни обстановкой, ни сервисом. То есть как раз поражала. Полусонная администраторша с опухшим от сна лицом выдала ему ключи от номера с брелков в виде деревянной груши, посоветовав не пользоваться на всякий случай лифтом.

Он поднялся пешком на верхний, шестой этаж, не без труда открыл ключом свой шестьдесят третий номер. Полированная мебель по моде семидесятых годов прошлого столетия вся заляпана отпечатками пальцев, выцветшие дешевые обои, скрипучий деревянный пол. Занавески на окне изображали старые неопределенного цвета тряпки, влажная постель с жирными черными оттисками печатей на простыне, наволочке и вафельном полотенце, дабы временный здешний житель ненароком не забыл, что все здесь казенное. Контраст с Гамбургским отелем был убийственный. Громоздкий, как гроб, телевизор на допотопной тумбочке, наверняка помнящий первые пятилетки Советского Союза. Самодельные картины — вырезанные из журналов цветные пейзажи вставлены в крышки от конфетных коробок, приспособленные под рамку. Горячая вода, правда, была. Он скинул плащ, швырнул на стул дорожную сумку, наскоро принял душ и как был, голый с полотенцем на бедрах, рухнул на кровать, уткнулся в плоскую, как блин, жесткую подушку, пахнущую затхлостью и мышами, забылся в тяжелом сне. И в этом полубреду, полусне ему все мерещились тени, голоса, чей-то смех, и все мелькал и мелькал силуэт тоненькой девушки в бирюзовом платье.

Проспал до обеда, проснулся оттого, что страшно хотелось есть. Спросил у дежурной по этажу, есть ли в гостинице ресторан. Оказалось, что есть. Спустился на первый этаж. С аппетитом пообедал. И обстановка и сам обед живо напомнили ему золотые студенческие годы. Но, как говорится: не до жиру, быть бы живу. После горячего обеда, да ста граммов коньяка сомнительного качества настроение поднялось. Тут еще и жиденькое осеннее солнышко засветило сквозь пыльные окна.

Поднялся в номер, оделся и вновь спустился вниз, на улицу. Решил пройтись по городу. Эти провинциальные городочки — сплошное удовольствие для пеших прогулок. За час-полтора неспешной походкой можно пройти из конца в конец. После суеты и столпотворения Москвы и Гамбурга — тишь и благодать. Редкие прохожие, да изредка машина проедет мимо. Тем более, сегодня вторник, люди на работе, дети в школах и в садиках. Пятиэтажные панельки гармонично соседствовали с частными деревянными домишками, так что ничего удивительного не было в том, что улицу иной раз перебегала курица, паслись стайки гусей, а во дворе на последней чахлой травке паслась привязанная к колышку коза. Пару раз прокричал свое «кукареку» петух.

Спросил у проходившего мимо подростка, где здесь улица 7-я Северная.

— Вона тама, — неопределенно махнул рукой долговязый мальчишка в куртке, из которой явно вырос.

До «вона тама» пришлось идти еще минут пятнадцать. Дом под номером девять оказался четырехэтажной двухподъездной секционкой. Вход в секцию, где проживала сестра Алены Валентина со своими детьми, оказался закрытым. Что ж, он придет сюда вечером, когда люди вернуться с работы домой. Тем более, он еще совершенно не знал, о чем хочет поговорить со Алениной сестрой и что, собственно говоря, он хочет выяснить.

В гостиницу Вячеслав Вадимович вернулся к вечеру, имея почти полное представление о городе, в котором родилась и выросла Алена. За старой частью города он обнаружил новый микрорайон, выглядевший вполне прилично с более-менее современными домами, магазинами и даже сквером. Был там и банк, и неизменный в провинциальных городах памятник Ленину, и новейшее здание администрации, и спортивный комплекс и педучилище, в котором, видимо, училась когда-то Алена. Было в городе и несколько небольших промышленных предприятий — электроприборный завод, лакокрасочный, завод измерительных механизмов, какой-то ОАО… Как там его… ОАО «НППИЭ» Не запомнил. Он попробовал расшифровать: Называевское предприятие по переработке использованных электролампочек? Промышленное предприятие интеллектуалов и эстетов? Производство полуфабрикатов, имеющих этикетки? ОАО «Называевские памперсы, подгузники и электродрели»? По пути в гостиницу перекусил в гастрономе в кафетерии жиденьким чаем и черствым рогаликом.