Книга Убийца из прошлого - Моника Кристенсен

После отъезда мальчиков в Германию мы получили всего два коротеньких письмеца. Больше всего мне жаль Нилъса. Он был таким доверчивым. Долгое время от них не было никаких вестей, но в конце концов Оттар прислал мне письмо – из Харстада. Он сообщал, что Нилъс погиб в Польше, а сам он сбежал. О том, как ему удалось вернуться в Норвегию, он не писал. Зато писал, что снова отбывает, на этот раз на Шпицберген. Он сменил имя, чтобы его не разоблачили немцы. Надеялся в конце концов примкнуть к норвежским военным частям в Англии. Я была очень горда за Оттара и горевала по Нилъсу. К сожалению, не смогла найти этого письма со штемпелем Харстада. Но через несколько лет после окончания войны я получила открытку из английского города Гринок. Как Вы можете видеть, на ней дата – 29 апреля 1942 года, так что она долго лежала у них на почте, пока её не отправили. В ней Оттар говорит, что будет бороться за свободную Норвегию и должен вернуться на Шпицберген. Подписи нет. Вкладываю открытку в конверт вместе со своим письмом, но от всей души прошу Вас не потерять её и вернуть мне. Это последняя весточка, которую я получила от Оттара.

Вот и вся моя грустная история. Мне тяжело пришлось во время войны, и после тоже. Но теперь я могу надеяться, что Вы мне поможете и я увижусь с сыном – или хотя бы узнаю о его судьбе прежде, чем меня самой не станет.

Низкий Вам поклон,

Агнес Волъд

Кнут посмотрел в папке. Никакой открытки в ней не было. Он перетряхнул документы на столе – ничего. Фьель вздохнул и принялся перечитывать первый рапорт, составленный ленсманом из Пасвика, сжатый, но детальный. Датирован он был июнем сорок первого.

Два часа спустя Кнут прибыл в отель. Хенрика Сигернеса он нашёл сидящим за столиком в ресторане. Кнут положил перед историком папку – отдавать её не хотелось.

– Вот, возвращаю, как договорились. Я не так уж много успел прочесть. Рапортов тут прилично. Но ты уверен, что отдал мне всё? Мне показалось, что кое-чего не хватает.

Историк кивнул на свободный стул.

– Возьми себе чашку кофе и присядь. Только мне надо скоро уйти, чтобы успеть на доклад в Доме, – тем более что читать его должен я. Хочу немного подготовиться. А Хьелль Лоде говорит, что народ уже собирается. Только что звонил. Я и не думал, что на Шпицбергене такой интерес ко Второй мировой. Но несколько минут у нас есть. Так чего, ты говоришь, не хватает?

– Открытки, которую пожилая дама из Йёвика приложила к письму. Её нет в папке.

Историк растерялся.

– Да что ты говоришь? Как странно. Я помню, что открытка в конверте была. Точно помню. Иначе я бы не связал два дела вместе.

– И что ты думаешь? – Кнуту и самому как раз пришла в голову мысль. – Что, если парень, которого ты ищешь, после войны на Большую землю не вернулся, а остался здесь? Тогда среди ветеранов его нет. Но, возможно, он сегодня придёт послушать доклад.

– Напугать меня хочешь, да? Тогда тебе надо идти и слушать самому – а заодно изучать пришедших. Ведь полицейский тут ты. А я просто научный сотрудник.

Однако Сигернес явно был встревожен больше, чем хотел показать.

– Можем поговорить после доклада. Ветераны уедут на шахту, угледобывающая компания «Стуре Ношке» пригласила их посмотреть на современное оборудование. Встретимся тут? Правда, я хочу успеть на Грен-фьорд. Туда пойдёт судно береговой охраны «Анденес». У них с собой телеуправляемый подводный аппарат, будут искать останки тех двух кораблей. Они по-прежнему лежат на дне, просто фантастика! Мне хотелось, чтобы вниз отправили аквалангиста – за бортовым журналом и документами. Но начальник береговой службы сказал, что это и дорого, и небезопасно, да и морская вода наверняка уничтожила бумагу.

Сигернес поднялся.

– Мне пора. Папку можешь пока оставить. Мне она сейчас не нужна. Глядя на то, как всё оборачивается, я уже жалею, что связал эти два дела. Меня-то интересует история полицейского сыска во время войны. Удивительно, насколько его успехи зависели от связей на местах и от сотрудничества с немцами. Но я всё-таки попытаюсь выяснить, кто он, этот убийца, которому, возможно, удалось просочиться на Шпицберген. Бедная женщина, его мать. Что я ей скажу?

Историк двинулся было к выходу, но передумал и вернулся.

– Ты приехал в отель только ради того, чтобы поговорить со мной об этом деле? Что тебя так заинтересовало?

Кнут, скривившись, вздохнул.

– Я сегодня плохо спал. Видел сон, что-то такое про реестр имён. Проснулся, лежал и думал об этом деле.

Историк немного подумал.

– Людей на Шпицберген отправляла угледобывающая компания, летом сорок первого, до эвакуации, их контора была в Харстаде. Думаю, они только и делали, что проверяли людей и имена до бесконечности. Немцам ведь не хотелось, чтобы в Лонгиер отправили постороннего, не связанного с горным делом. Шпиона, например. Наверно, надо спросить в здешнем офисе «Стуре Ношке», не могут ли они разыскать в своих архивах списки людей, нанятых летом сорок первого. Скорее всего, списки утрачены. Когда проводили операцию по эвакуации Шпицбергена, они мало что смогли увезти. А потом большую часть строений сожгли.

«Как всегда, уверены, что они одни, – думал человек, который сидел по другую сторону низкой перегородки, делившей столовую на две части. – Им никогда не приходит в голову, что кто-то может подслушивать?»

Он давно убедился, что по его лицу ничего нельзя понять и в глазах нет и следа замешательства. А всё-таки глупо было ехать на Шпицберген. Нет никакой необходимости мучить себя воспоминаниями о том, что он уже больше пятидесяти лет назад оставил в прошлом.

Его прежней жизни больше не существует, он похоронил её, как дорогого покойника. Как-то раз в семидесятых он приезжал в Йёвик. Зарегистрировался в гостинице, потом бродил по улицам, останавливался у дома своего детства. Белый деревянный дом, совсем не такой большой, как ему помнилось, зажатый между торговым центром и автозаправкой. Столько всего поменялось, старые дома снесли или перестроили до неузнаваемости. Кое-какие улицы даже поменяли своё место и шли совсем не там, где раньше. Город вырос и странным образом помолодел, став более вульгарной и шумной версией самого себя.

Его никто не узнал. Только мать посмотрела на него с подозрением, когда он прошёл мимо. Да и он едва-едва её узнал. Правда, шёлковый шарф с лиловыми розами, который она так любила, по-прежнему был накинут на плечи. Он знал, что отец давно умер. А брат… Ну конечно, он знал, что случилось с братом.

Он выписался из отеля тем же вечером, хотя номер был оплачен до утра. Но он торопился на север. Никто по нему не скучал, никто не мог его узнать. И всё-таки необъяснимая тяжесть в груди давила ещё несколько недель – лишние страдания, от которых никакой пользы. У него теперь другая жизнь.

И всё-таки съездить в город детства было правильным решением. Там он убедился, что ему ничего не угрожает. И был твёрдо в этом уверен все последующие годы. До этого самого дня. До тех пор, пока его мать, которая, очевидно, всё ещё жива, не написала случайному человеку, историку, и не навела его на след событий, у которых не должно быть никакой связи. А историк взял да и обратился в полицию Лонгиера. Однако разговор, который он подслушал, свидетельствовал, что пока никто из них в расследовании далеко не продвинулся.