Книга Руны и зеркала - Елена Клещенко

Запах был упоительным, первый глоток вкусным – разве что чересчур сладким, и шоколад явно фальшивый, грубоватая смесь ароматизаторов, юноша был прав. Как в прежние времена, он поставил стаканчик рядом с экраном, чтобы отхлебывать во время работы. Но скоро во рту стало кисло, виски сдавило, в желудке зародилась тупая боль. И вместе с ней досада, неожиданно сильная и разрушительная.

Да что ж такое! Существование клеточной культуры в стеклянной посудине, при определенной температуре, на определенной среде. Того нельзя, этого нельзя, от сих до сих можно, и то по часам. (Принять две капсулы, не слишком дружественные друг к другу и к организму, но необходимые, стаканчик – в мусорное ведро.) Нежизнеспособная развалина. И всё не прибирает Господь. Угадай, почему?

Уйти достойно и вовремя – выбор умного человека. Друзья, учителя, да многие ученики, все уже там. Почему я согласился на продление? Ах да, наука. И еще раз наука. Своя работа – все в меньшей степени, увы. Голова соображает, но нет желания решать задачки, драйва нет. Просьбы младших, которым нужны мое имя и влияние. И собственно эксперимент. Забавно, многие считают это привилегией. Конечно, это и есть привилегия, грех жаловаться и ныть по пустякам. Ноги держат, глаза видят, голова думает – или мало ты видал других исходов?

Элизабет давно нет. В ноябре будет шестьдесят три года – целая жизнь без нее, если бывает жизнь без юности, иллюзий и надежд. Не уберег, врач. Две из трех дочерей тоже ушли. Из третьего зятя получился замечательный дедушка для большого семейства. Правнуки во время редких встреч со мной вежливы, праправнуки – юные незнакомцы и незнакомки. Марит неглупа и, кажется, жалеет меня, но и она – чужая девочка, и в том, что она говорит, я не понимаю каждое пятое слово. В человеческих семьях не предусмотрено роли и места для прапрадеда.

Ни семьи, ни друзей. Экспонат местного музея, дорогостоящий артефакт, уникальный агрегат вроде Очень Большого Компьютера. Все вокруг весьма предупредительны, готовы исполнить любое мое желание, но никто не спрашивает, чего я хочу.

Я и сам давно об этом не задумывался. Только «должно», «положено», «необходимо» и, разумеется, «нельзя, вредно, опасно». Чего я, собственно, хочу?

Задав себе этот вопрос и осмыслив ответ, сэр Ханс некоторое время сидел неподвижно, сцепив пальцы. Потом негромко сказал «какого черта», свернул все окна и вытащил из связной программы контакт доктора Су.

Доктор ответил «я уже еду» и, действительно, появился на пороге его кабинета через четверть часа. Лицо его потемнело от прилившей крови, а улыбка не выглядела естественной. Еще бы. Мальчик, который строит самый высокий в городе карточный домик, вдруг услышал, что кто-то хочет выстрелить по этому домику горохом из трубочки.

– Относительно вашего запроса, профессор. С вашего позволения, это неразумно.

– Можно узнать, почему?

Су досадливо махнул руками, словно отряхивая воду.

– Я даже не знаю, с чего начать! Может быть, с того, что никто никогда не делал реактивацию таргетных нейронов в таком возрасте и спустя столько времени?

– Да. Но разве это не наша с вами работа – все делать впервые?

– Но имеется в виду совсем не это! Мы не можем приносить основную цель в жертву, э-э, в жертву…

Вздорной старческой прихоти? Да-да, основная цель. Поддерживать жизнь пациента Х.К. и высокое ее качество. Все возможности лучшей лаборатории одного из лучших колледжей и его же клиники – ради эксперимента. Коррекция физиологических функций, исправление всех ошибок нерадивой природы, не давшей детям своим мафусаилова века. И Святой Грааль биомедицины – сохранность интеллекта, перенос личности на новый носитель. Не снятие копии, именно перенос. Коль скоро в природе новые нейроны заменяют старые, а уцелевшие участки мозга иной раз берут на себя функции поврежденных, и человек при этом остается самим собой (в достаточной мере, чтобы его узнавали другие люди), – кто запретит так же последовательно заменить органические элементы рукотворными? Загадочное Я, скрытный эльф, обитающий в доме человеческого тела, не заметит переселения в новое обиталище, и ничуть не пострадает… И, разумеется: «Сэр Ханс, вы ведь не оставите свой пост? Это было бы ключевым моментом…» Еще бы не ключевым. У чиновника, который отказал бы в просьбе Все Еще Живой Легенде, должен полностью отсутствовать инстинкт самосохранения. Расходы по эксперименту его лаборатория брала на себя, и не прогадала.

– …Затем, мы не знаем, как подействуют миорелаксанты на сердечно-сосудистую систему! – Су, воодушевленный его молчанием, продолжал лекцию. – И торможение сигналов интероцепции – плохая идея, если меня спросить. Кто поручится, что мы восстановим чувствительность? Или подвижность?! Нет, я категорически против, так и передайте этой даме. Ваш лечащий врач – не – рекомендовал. Всё, – он положил обе ладони на стол, подчеркивая последнее слово.

– Скажите, пожалуйста, доктор, за то время, что мы с вами знакомы, я когда-либо просил вас об одолжении? О более щадящем графике процедур, о послаблениях в режиме? Было такое? Может быть, у вашего предшественника?

Су тяжело перевел дыхание, насупился.

– Нет, я такого не помню. Но, сэр Ханс, лучше бы вы просили о таких одолжениях!

– Так вот, – Ханс Коппер встал, опираясь на трость, и выпрямил спину, насколько мог; Су тоже поднялся на ноги, но теперь он глядел на пациента снизу вверх, – я и сейчас ни о чем не прошу. Я ставлю вас в известность, что собираюсь подвергнуться фармацевтической реактивации таргетных нейронов. Если не у вас в клинике, значит, в Олдрине.

Су выглядел ошарашенным.

– То есть мое предупреждение для вас ничто?

– Я услышал ваше предупреждение и настаиваю, чтобы ваше мнение было занесено в план эксперимента, – невозмутимо ответил сэр Ханс. – Должно быть совершенно ясно, что это только мое желание, вопреки вашему.

– Следует ли понимать так, что вы хотите подвергнуться риску? («Хитрый способ самоубийства, а?»)

– Я считаю целесообразным подвергнуться риску ради помощи правительству. Аргументы их сотрудника показались мне достаточно весомыми. Боюсь, я не вправе сообщить вам все детали.

– Ну, если так… Если это важнее того, что делаем мы…

Прости, парень, подумал сэр Ханс, величественно кивая. Я хочу снова прожить те пятнадцать минут восемьдесят первого года, в которых не было ровно ничего интересного. Погрузиться в галлюцинаторную молодость, снова стать полным энтузиазма доктором наук, впервые ступившим на новую планету, еще не встретившим Элизабет. Моя глубокая благодарность федералам за прикрытие… то есть за рационализацию.

Эксперимент пришлось отложить до пятницы. Были неотменимые дела. Каждый вечер он получал письма от Су с рекомендациями по режиму или ссылками на документы о возможных осложнениях и сбоях, о том, что может произойти с мозгом и сердцем, о мучительных кошмарах вместо легкого трипа в прошлое. Доктор был мастером психологического давления. У него даже могло бы получиться, если бы его пациент имел менее продолжительный опыт противодействия (и давления, конечно, тоже).