Книга Дом на окраине - Нина Князькова

— Письмо. — Ответила я тихим голосом. — От деда. Он просил передать, когда… ну… в больнице уже. — Мне было очень неловко, что я протянула столько времени. — Простите, что не принесла тогда. — Пролепетала неуверенно.

Но она меня уже не слушала. Дрожащими руками взяла конверт и повертела его. Затем нашла на макушке очки и одела их. Распечатала конверт, где лежало письмо. Я отвернулась, чтобы не мешать ей и не лезть в чужую жизнь. Я знала, что дедушка любил Анну Николаевну. Ее фотография всегда была у него с собой. Но также я знала, что между этими двумя всегда все было очень сложно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Вот не мог он мне это все при жизни сказать? — Рядом раздался разочарованный вздох, и я подняла взгляд. — Ишь ты, на том свете меня ждать решил. Не уж-то на этом нельзя прийти было. — Старушка смахнула со щеки слезу и шмыгнула носом.

— Он гордый был. — Тут же вступилась я за деда.

— А я какая? Как два дурака жизнь маялись из-за этой дурацкой гордости. — Она вновь шмыгнула. — Ой, не спросила даже, ты в деревню то насовсем? — Она осторожно сложила письмо в пожелтевший конверт и спрятала в кармане.

— Не знаю. — Пожала плечами. — Пока Даринка не вырастет, точно здесь буду.

— В свой дом заехала, али в деревню ушла? — Принялась допытываться она, двигая ко мне кружку с чаем.

— В дом. — Я отчего-то покраснела, но пожилая женщина сделала вид, что не заметила.

— Это хорошо. — Она ласково улыбнулась. — Геннадию давно нужна помощь.

— Помощь? — Переспросила, надеясь, что хоть здесь мне что-нибудь расскажут.

— Конечно, помощь. — Хмыкнула Анна Николаевна. — Страх это, когда человек бегает от людской доброты. А тут, поди, из дому-то, попробуй убеги. Так что подлечишь его малеха, глядишь, и жизни зарадуется.

То, что он мастерски бегает от вопросов, это я заметила.

— Так я же не врач. — Развела руками. — Я ветеринар. Зверье только всякое могу лечить, но никак не людей.

— Так ить не тело там. Душа потрепана. Ему нужно жизнь показать, заново радоваться научить. — Наставительно было сообщено мне.

Я внутренне похолодела.

— Он что в тюрьме сидел? Уголовник что ли? — Ужаснулась.

С виду он не был похож на человека из мест заключения, но ведь всякое в жизни бывает.

— Чего уголовник-то сразу? Эх, ты. Человек сам себе такую тюрьму организовать может, что потом свет белый видеть отказывается. — Наставительно пожаловалась старушка.

— Суицидник? — Легче мне не стало.

— Чего ты на человека-то наговариваешь? — Обиделась за Корсарова бабуля. — Не дошло до этого. Женька Шулетов ему быстро объяснил, что к чему.

Из таких объяснений сложно было вычленить хоть что-то полезное. Я поняла только то, что Анна Николаевна переживает за душевное здоровье Геннадия. Большего узнать я не смогла, так как в комнате раздался плач дочери, и я поспешила к ней. Пока кормила, подошла хозяйка дома.

— Ну-ка покажи правнучку-то. Первая она у меня. — Она села рядом.

У меня слезы на глаза навернулись. Неужели эта женщина после стольких лет страданий еще считает меня за родственницу? Кажется, да.

— Вот. — Отодвинула Дарьку от себя.

Анна Николаевна ласково провела рукой по пушистому чубу.

— Хорошая. — Дарина захныкала и открыла глаза. — В нашу породу. Гляди-ка, какие глаза.

Я улыбнулась. Глаза действительно наши фирменные, серые.

Домой мы засобирались только через пару часов, успев за это время и поговорить и осмотреть подошедшего к дивану одноглазого кота. Дома еще нужно Пульке лапу полечить, ужин приготовить. Геннадий вечером уставший домой придет, голодом его морить проку никакого. По Лёньке помню, что голодный мужик — злой мужик.

— Вот, санки возьми. — Бабуля вытащила из сеней потрепанные жизнью деревянные санки с гнутыми полозьями. — Все удобнее, чем на руках таскать.

Я с радостью приняла такую помощь, так как руки действительно сегодня устали, и я боялась, что они к вечеру снова откажут. На неровную поверхность санок мы постелили байковое одеяло, а сверху конверт с Дариной.

Я уже тащила санки через рощу, что около дома, когда рядом затормозила машина. Из нее выскочил злой Корсаров. Ну, точно голодный.

— Почему ты шатаешься по деревне с ребенком? — Наскочил он, поднимая ребенка с санок на руки.

— Гуляли. — Отозвалась, продолжая катить тащить пустые санки.

— В мороз? — Скептически бросил он мне в спину.

— Ходили к врачу. — Я остановилась и обернулась.

Геннадий закрыл машину и пошел следом за мной.

— Можно было попросить, я бы увез. И где ты эти санки допотопные откопала? — Недовольно спросил он.

— У Анны Николаевны. Она дала попользоваться. — Пожала плечами.

Рядом раздалось недовольное сопение.

— Дома коляска стоит. — Наконец, сознался он.

— Где? — Не поверила я.

Он вздохнул.

— В предбаннике. Утром из багажника выгрузил. — Он осторожно покосился на меня. — Она куплена вместе со всем остальным. Я больше ничего не покупал.

Я поджала губы, чтобы не сказать ничего лишнего. Старался ж человек. Чего его теперь обижать?

— Санки завтра сам бабе Нюре увезу. — Попытался он сгладить ситуацию.

Я кивнула. Пусть везет. Пусть уже что хочет, то и делает. Устала я с ним ругаться каждый день. И это за двое суток. Леньке полгода понадобилось, чтобы меня достать, а этот, как по живому каждое слово….

Корсаров нас довел до дома и отправился за машиной. Пока я раскрывала спящую дочь, пока раздевалась сама, он уже вошел в дом и переоделся. Я, не давая себе передохнуть, полезла в холодильник.

— Сегодня я готовлю. Моя очередь. — Внезапно он оттеснил меня от белой дверцы и посадил на табурет. Я открыла рот, чтобы возмутиться, но меня тут же принялись убеждать. — Ты готовила вчера, значит сегодня моя очередь. Тем более, сегодня ты устала больше меня.

Говорил он убедительно, вот только я точно знаю, что мужчине на кухне не место. Я готовить научилась лет в семь, лишь бы не питаться тем, что дед накашеварит. Так до того момента, пока не уехала учиться дальше это и было моей обязанностью. Ленька тоже не особо рвался к плите. Да даже свекровь неохотно готовила. А этот чего вытворяет? Сейчас попортит продукты, что-нибудь несъедобное сотворит, а я потом должна есть, улыбаться и хвалить?