Книга Вьюга юности - Ксения Беленкова

– Не дури, в такой-то день, – отмахнулась бабушка.

Саша потерлась носом о ее раскрасневшуюся от мороза щеку.

– Молчу, молчу, – шепнула она.

А говорить сейчас, и правда, совсем не хотелось. Лишь гляди во все глаза да вдыхай поглубже последний день этого года. Саша еще немного постояла посреди морозного утра, а потом схватила бабушку за руку и поспешила в дом, где хозяек ожидали долгие приготовления к празднику. Но главное, Саша знала: сегодня к ним должен прийти Никита! И мысли о нем с самого утра отодвинули все тайны и загадки куда-то глубоко, далеко…

За несколько часов до Нового года стол был готов встречать гостей: утопающие в майонезе салаты, домашний холодец и, конечно, – бабушкины пирожки с мясом или капустой. А еще Сашины любимые – с клюквой и курагой. Дом пропитался запахом мандаринов и свежей хвои, а глаза просили еды куда больше желудка. Дверь распахнулась, впуская в помещение вихрь снежинок и первых гостей. Хотя здесь трудно было назвать кого-то гостем – наступал семейный праздник, и каждый считал этот дом своим.

– Дорогу утке с яблоками! – раздался громкий, чуть басистый голос тети Кати.

Она пронеслась через комнату к столу так стремительно, точно шар для боулинга, и, разметав кегли салатников, водрузила в центр коронное блюдо этой ночи. Поднос с уткой был обернут фольгой, но пряный аромат мяса, карри и яблок поднимался от него, переплетаясь с другими запахами Нового года. За тетей Катей приплясывающей походкой спешил ее муж. Дядя Коля был ниже жены на полголовы, коренастый и всегда очень веселый. Он разложил на столе несколько упаковок свежих колбасных нарезок из своего магазина.

– А вот и наша красавица, давно тебя не было видно! – Тетя Катя сжала Сашу в объятьях.

Саша очень любила мамину подругу, но на расстоянии любить ее было куда проще, чем находясь во власти крепких рук.

– Ну-ка, дайте-ка мне на нее посмотреть! – Дядя Коля вслед за женой расцеловал Сашу, и ее привычно обдало ароматом колбасного ряда.

– А я для вас подарки привезла, – отдышавшись, выпалила Саша.

– Да ты сама – подарок! – Тетя Катя загремела грудным смехом. – Правда, Дим?

Только тут Саша заметила Димку. Он стоял в дверях и сконфуженно улыбался. Никиты видно не было.

– А Никита где? – не успев совладать с собой, спросила Саша.

Тетя Катя будто бы засмущалась и начала стряхивать со скатерти отсутствующие крошки.

– Никита придет позже. – Она быстро сменила тему. – Димон, что стоишь? Заноси наши подарки!

И тут в комнату вошла бабушка. Она уже переоделась к празднику: сделала высокую прическу и стала походить скорее на театральную актрису со старой открытки, чем на провинциальную даму преклонных лет. На ней было длинное платье с высоким воротником стойкой, горох бус рассыпался по груди, остроносые лодочки обхватили ступни.

– Здравствуйте, родные! – Она расцеловала тетю Катю, дядю Колю и Диму так тепло, будто не встречалась с ними целую эпоху.

На самом деле все они жили бок о бок и общались почти каждый день. Тетя Катя выросла на бабушкиных глазах – они с мамой все детство и юность были неразлейвода, да и сейчас оставались лучшими подругами. Работая в театре при Доме культуры, тетя Катя казалась воплощенной душой Истры – яркой, самобытной, веселой. Думая о тете Кате, Саша сразу дорисовывала рядом образ ее добродушного мужа. Эта пара была такой органичной и счастливой, что никто давно не обращал внимания на разницу в росте и совершенно разный круг интересов супругов. Дядя Коля держал небольшой магазинчик мясных продуктов под названием «Три поросенка». И всего себя посвящал вырезкам, отбивным, колбасам и сарделькам. Тетя Катя же в шутку называла своих мужчин – три поросенка. Так в одной семье соединялись культура духа и культура тела. Их сыновья-погодки Никита и Димон еще учились в школе. Димка – в десятом, а Никита – уже в одиннадцатом классе. Бабушка считала их почти что своими внуками и воспитывала наравне с Сашей.

В больших городах люди порой не знают даже имен своих соседей: их разделяет тонкая стена, дрожащая при каждом семейном скандале, но по обе стороны этой стены живут чужие люди. Здесь же все было иначе. Соседи смотрели друг на друга, как в зеркало: узнавая каждую черточку, подмечая мельчайшие перемены.

Каждый раз, когда Саша приезжала к бабушке, они с Никитой и Димкой лихой троицей носились по дворам, полностью отдаваясь детским забавам и шалостям…

Так было, пока они не выросли. Точнее, казалось, что выросли лишь Саша с Никитой. А Димка будто бы остался ребенком, который до сих пор в каждой шляпе искал кролика. В то время как Никита мужским взором скользил по Сашиным округляющимся формам, Димка продолжал осыпать подругу пухом одуванчиков и веселился, наблюдая, как ветреные парашютисты застревают в ее волосах. Все прошлое лето Саша с Никитой, не сговариваясь, старались избегать Димку, как того ребенка, что вечно крутится под ногами и мешает взрослым заниматься важными делами.

Сейчас Саша смотрела на Димона, а тот улыбался ей: как всегда открыто, наивно и искренне. С той лишь разницей, что любое «как всегда» она теперь воспринимала иначе, ища в лице друга новые черты.

Дверь снова распахнулась, и Саша в который раз поняла, как боится встретиться с Никитой и как ждет этого момента. Но это был не он.

– Павлуша! Заходи, миленький. – Бабушка и тетя Катя закружили вокруг нового гостя хоровод радостных приветствий.

Сосед прошел в дом, потрепал Сашу по голове, поцеловал сухими холодными губами в макушку, а потом пристально всмотрелся в ее лицо.

– Выросла совсем. – От уголков глаз Павла Львовича разлетелись крылья морщинок. – Можно я тебя нарисую?

– Прямо сейчас? – удивилась Саша.

Только теперь она заметила, как сосед похудел и осунулся. Жесткий пергамент кожи казался иссушенным, хотя, вероятно, это постарался мороз.

– Нет, что ты! Позже, – Павел Львович подмигнул домашним. – А сейчас сюрприз!

И он втащил в комнату большой, завернутый в толстый слой газет прямоугольник. Без сомненья, это была картина.

Павел Львович слыл натурой творческой. Бабушка называла его «вольный художник». На Сашиной памяти он нигде не работал, и весь его доход сводился к продаже картин на местном рынке. Хотя, по словам самого художника, достойно оценить глубину его таланта там было некому. Но менять образ жизни ради признания и славы Павел Львович не хотел. Из личного имущества в его собственности находился лишь старый родительский дом, прилегший бочком на соседский забор, да дребезжащий железом красный «Запорожец». Погрузив в него мольберт и краски, «вольный художник» выезжал за город, где и писал свои пейзажи. Детвора очень любила этот красный автомобиль и его хозяина. Павел Львович никогда не отказывал малышне и мог долго катать их по улицам, рассказывая забавные истории. Стоило «Запорожцу» показаться на дороге, как ребятня облепляла его, отчего машина начинала походить на божью коровку. У Павла Львовича не было своей семьи, и он с радостью уделял время малышне истринских окраин…