Книга Возвращение к мечте - Юлия Флёри

— Оксюшка, девочка моя, ты же понимаешь, что со мной не всё в порядке, прошу… я не хочу, чтобы…

— Я не уеду. – Более решительно перебила я его и сделала шаг вперёд и плечи Данилы опустились. Впервые за несколько лет.

Где-то в глубине души понимала, что ему больно видеть меня, слышать мой голос, я как мощный раздражитель медленно убиваю его, разрушаю изнутри, но без него уже не могла. Тянулась к нему, хотела почувствовать его тепло, мне как наркотик было необходимо его присутствие, его тихий шёпот под душем, только так, в его объятиях я могла выгнать свою боль со слезами, всё остальное время меня просто не существовало. Только десять минут рядом с ним, десять минут в неделю я жива.

И он избил меня, избивал снова и снова, но Данила не был садистом, я знала это наверняка. Он не получал от этого удовольствия, ему просто было плохо. Наверно нужно было обратиться к врачу, посещать приёмы и тренинги, но тогда никто из нас об этом не задумывался, мы тонули в своём горе, задыхались в нём, сплели плотный кокон, из которого выбраться самостоятельно уже не было сил. И мне нужен был совет, или хотя бы выговориться, но рассказывать кому-то постороннему я не хотела и приняла решение поехать к матери. Она вряд ли мне что-нибудь подскажет, но послушает, я уверена, ей становится всё лучше и лучше, я надеюсь, что она когда-нибудь будет здорова. Набрала номер мужа.

—– Данила, я бы хотела съездить к матери…

В ответ его молчание. Так обычно проходят все наши разговоры.

— Ты не мог бы прислать мне машину?

— Вечером отвезу тебя сам.

И отключился. Я только потом узнала, что по легенде, вместе с малышом нахожусь за границей, Данила не хотел, чтобы эту новость трепали в каждой газетёнке, чтобы перемывали и обсуждали. Он, как заметная личность, избежать бы этого не смог, поэтому я и была взаперти, в изоляции.

Мои надежды не оправдались в этот вечер, маме действительно стало лучше… она меня узнала… и прокляла. Шарахалась от меня как от прокажённой, шипела что-то невнятное, кружила вокруг, а потом резко схватила за подбородок, задирая голову, поворачивая лицо к свету, и словно выплюнула:

— У тебя его глаза… ненавижу вас. Весь ваш род!

Дальше посыпались проклятия, мама кричала и билась в истерике до тех пор, пока её не скрутили санитары, хотелось обнять её, успокоить, дотронуться до руки и погладить по волосам, но как только я пыталась приблизиться, мама вырывалась от коновалов с новой силой. Так было и на второе посещение и на третье, после которого доктор попросил меня больше не приходить… никогда.

— Я могу тебя попросить? – Спросила я тогда у мужа, он обнял, ничего больше сказать не получилось, я только плакала в его объятиях. Он меня любит, я знаю, только не достойна его любви.

Весна, лето, наступила осень, я смотрела за проходящей мимо меня жизнью из закрытого окна дома, который стал для меня добровольной тюрьмой. Я не помнила, когда последний раз видела себя в зеркале. Практически не ела, не разговаривала. Уволила всю прислугу: не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что происходит в нашей семье. Целыми днями убирала дом, чтобы хоть как-то отвлечься, готовила обеды и ужины, но практически всегда они оказывались в мусорной корзине. Данила домой приходил редко, в основном заносил продукты, забирал из сейфа какие-то бумаги, но боялся остаться со мной наедине на лишнюю секунду, боялся сорваться. Так прошёл ещё месяц, моё лицо освободилось от синяков и ссадин, кости не трещали от любого неловкого движения, наступил октябрь, первые морозы. Я блуждала по дому словно тень, боялась зайти в комнату к Максиму, не заходила туда с того самого дня, как сына увезли в больницу, а сегодня словно магнитом тянуло. Зашла, а вокруг так тихо, спокойно, светлые стены, маленькая голубенькая кроватка, одеяльце валяется на полу, подняла его, прижимая к груди. Замерла с лёгкой улыбкой на лице, получилось вздохнуть. Полноценно. Ведь до этого словно тиски сдавливали грудную клетку. Обернулась на шум в коридоре, и через секунду в комнату вошёл Данила.

— Завтра похороны. – Тихо сказал он и ушёл в свой кабинет, а я заплакала, пряча лицо в детское одеяльце.

В тот вечер не рискнула к нему подойти – его жалела, не себя. А утром мы отправились на кладбище. Вокруг никого, семь утра, маленькая могилка, в которую вложили такой же маленький закрытый гробик. Множество бесконечных и не приносящих никакого облегчения операций, внесли свой вклад. Данила запретил мне смотреть. Я молчала. Нет, это происходит не со мной!.. Никаких церемоний, батюшка с зычным голосом, запах кадила, меня шатает из стороны в сторону, я стою только благодаря Даниле, который держит за локоть, прислоняя к себе. Молчание не угнетает, оно помогает не сорваться, помогает быть рядом друг с другом.

Следующий раз пришла в себя, когда мы были уже в машине. Рой бессмысленных картинок за окном, больше напоминающих ленту кинофильма. Грязное серое небо, такое же грязное, как и моя жизнь. Без единого просвета. Без единой надежды. От мыслей отвлёк гул мотора, странный, необычный: на спидометре сто шестьдесят, за окном мелькают редкие встречные автомобили, на зеркалах заднего вида ещё не растаявший иней. Данила резко нажал на тормоз и вышел из машины. Стоял ко мне спиной, пальцы запутались в его густых волосах, он стоит не в силах опустить руки. Муж никогда не говорил, как ему плохо, как тяжело, всё было в его глазах, в его усталых жестах, в напряжённой позе. Шесть месяцев ада одного на троих. Шесть месяцев молчания, испытаний друг для друга. И после всего, ему нечего мне сказать. Вылезать из машины нет сил и желания, страх сковал всё тело, даже мозг отказывается соображать. Как в замедленной съёмке вижу, как муж развернулся, взгляд глаза в глаза, и он уже идёт ко мне. Открывает двери, подаёт руку, отпускает меня. Расстояние шаг, он смотрит в мои глаза, и я всё понимаю: он принял решение. Легко подтолкнул меня к обочине, сделал шаг вперёд, на лбу глубокая морщина… кажется, вчера её ещё не было, среди густых чёрных волос проскальзывает редкая седина, а ведь ему чуть больше тридцати. Рваное дыхание срывается с моих губ со стоном.

— Прости. – Шепчу я, понимая, что он меня ни в чём не винит, просто ему плохо, ему очень плохо, ему нужна помощь, к сожалению, не моя.

Он бил меня долго, я не помню всего, кажется, за это время несколько раз теряла сознание и вновь приходила в себя. Я тоже сошла с ума, не чувствую боли, думаю только о муже, о его взгляде, с ним что-то не так. Открыв глаза в очередной раз, поняла, что я уже одна, и не могу пошевелиться. Пальцы на руках закоченели, над головой серое небо, а в памяти его глаза. Интересно, а глаза могут поседеть? Кажется, да. Его голубые глаза стали почти прозрачными, словно покрылись инеем и не могут оттаять, как зеркала в нашей машине. Часто моргаю, пытаясь прогнать слёзы, но ничего не выходит, я не хочу плакать, я больше ничего не хочу. Снова темнота, я устала.

— Оксана Владимировна, вы меня слышите? – Незнакомый голос зовёт меня, громко, слишком громко, чтобы воспринимать его спокойно, чувствую, как морщусь от этого звука.

— Вы можете говорить, Оксана Владимировна?