Книга Блуд на крови - Валентин Лавров

Но кроме этой профессии была у Захара душевная услада. Держал он пасеку. Когда досужие люди спрашивали: «А сколько у тебя, добрый человек, ульев?» — Захар отвечал: «Не знаю! Пчела не уважает счета. А вот медком угостить могу!»

Сам он любил в тишине летнего вечера прийти в пчельник, сесть со своей семьей в тени лип за стол, вдохнуть полной грудью ни с чем не сравнимый запах пасеки и меда, пить из самовара чаек и вести неторопливую беседу, спросить у супруги-разумницы полезного совета. Да и то сказать, детишек у Захара трое: старшей Анюте тринадцатый годок пошел. Лицо у нее красивое, задумчивое, темная коса толста — в полено. Говорит редко, зато работает споро: любая работа складно получается.

Жена Анфиса лицом и повадками — точь-в-точь как Анюта. Даже моложавостью, стройностью ее сбиться можно: не за мать, за старшую сестру незнающие люди принимают.

Болтают ногами, сидя на лавке, двое мальчишек темноголовых: одному три года, другому пять лет. Это сыновья Захара. Вот всех их обдумать надо, кому чего купить. Заботы эти, впрочем, малые: достаток в доме сапожника хороший. Не только себе хватает, даже своей сестре Марии, что в Кимрах живет, Захар помогает: при каждой встрече пятерку, а то и десятку подбросит. В городе — это не то что в деревне, там все дорого, за все платить надо. А мужу сестры — Андрею Абрамовичу — задаром, дружбы ради сшил весною новые сапоги. Со скрипом наладил! Шагает, так за версту слышно. А это тоже уметь надо.

* * *

Пчелы, натрудившись за день, забираются в ульи. Солнце завалилось за горизонт и фиолетовой краской расцветило легкие перьевые облачка на горизонте. Соловей так отчетливо громко защелкал в орешнике, что в ушах ломит.

— Ну, засиделись мы, — потягивается Захар. — А мне ведь завтра к обеду следует штиблеты уряднику Степанову закончить. Надо встать пораньше. Малышня, шасть по полатям!

Анюта — та дело свое знает: всем уже постелила, перины пуховые взбила, свежее полотенце к умывальнику повесила.

Отец любит дочь. Он ласково улыбается и говорит Анфисе:

— Мать, а невеста у нас складная растет. Весело погуляем на свадьбе!

Увы, мечты отцовские оказались напрасными. Погулять не пришлось. Судьба распорядилась иначе.

Страшная трапеза

Перед самым Новым годом, проснувшись, как всегда, с первыми петухами, Захар долго от страха не мог прийти в себя.

— Что с тобой, муженек? — участливо спросила Анфиса.

Покачивая задумчиво головой, Захар молвил:

— Плохой сон мне привиделся. Будто открывается дверь нашей избы и входит в дом ангел, но только не светлый, а весь какой-то темный. «Что тебе?» — спрашиваю. «Да вот, за вами пришел. Собирайтесь в дальнюю дорогу». — «Может, только за мною?» — «Я ведь сказал, Захар, за всеми вами. Вы теперь в другом месте нужны. Не возьму лишь вашу Анюту. У нее путь иной».

Задрожал подбородок у Анфисы, перекрестила она детей и тихо сказала:

— На все воля Божья! Может, твой сон, Захарушка, так, пустое видение одно.

— Но насчет Анюты, так это совпадает! — жарко возразил Захар, который никак не мог прийти в себя. — Ведь я отправляю ее в Кимры к сестре, пусть отвезет им кое-что из наших запасов. Лавочник Савватей едет, обещал взять с собой девчонку. «Дня за три-четыре, говорит, расторгуюсь и на возвратном пути ее с собой прихвачу».

* * *

Часов в девять, когда на дворе было еще серо, Анюта села на дерюжку, которую Савватей постелил в сани, мать накинула на дочь старый овчинный полушубок и сказала:

— С Господом!

На крыльце, зябко ежась, стояли в одних рубахах брательники. Отец поставил в сани куль крупитчатой муки, туесок с медом, осьмуху домашнего вина. Еще прежде Анюта спрятала на груди десятирублевую ассигнацию, которую отец приказал отдать сестре.

— Погода подымается, — сказал Захар, задумчиво поглядев на небо, закрытое низкими лохматыми тучами. — Вон как по дороге поземка крутит!

— Это нам ничего, — весело говорил Савватей, туже перепоясывая светлый тулуп. — Домчим одним пыхом!

Добрый жеребец, давно нетерпеливо уминавший копытами снег, с легким скрипом сдвинул сани и бойкой иноходью полетел по накатанной дороге.

Анфиса, томимая мрачными предчувствиями, долго-долго глядела вслед ездокам, пока они не скрылись за дальним поворотом.

…В тот же вечер семья Кирилловых поела грибов, засоленных осенью, и двое мальчишек в страшных мучениях скончались уже к полудню следующего дня. Еще через несколько часов, испытывая сильную головную боль и помрачение сознания, выворачиваемая постоянной рвотой и сводимая судорогами, испустила дух Анфиса. Последним помер Захар — на рассвете следующего дня.

А еще через сутки, как раз в полдень 31 декабря, Савватей прикатил из Кимр. Он придержал жеребца, остановился у дома Кирилловых. Из саней вылезла Анюта, улыбавшаяся в предвкушении встречи с домашними.

Но встретили ее чужие люди, толпившиеся в сенях и горнице. На сдвинутых столах стояли четыре гроба.

Сиротская доля

Схоронив родителей, Анюта переселилась в Кимры.

Андрей Абрамович, муж тетки Марии, сорокавосьмилетний крепкий человек, работавший механиком на ткацкой фабрике, почесывая большой, в синих прожилках нос, рассудил:

— Девчонке теперь в деревне делать нечего, пропадет там одна. Надо продать дом в Никольском, Анюта же пусть к нам переселяется. Будет по хозяйству помогать. Все едино бездетные мы!

Так и решилась судьба сироты.

Ее поселили в угловой чуланчик, где она спала на большом сундуке, а в маленькое высокое оконце едва брезжил свет — солнце загораживала стена.

Поначалу дело пошло неплохо. Трудилась Анюта от зари до зари: бегала за продуктами на базар и в лавки, месила тесто, готовила обед, ставила самовар, следила за курами, чистила двор и мыла полы в доме, стирала белье. И все делала не только смиренно, без ропота, но как-то весело, ухватисто. Тетка Мария восторгалась:

— Ох, Анька, шустра ты. Вся в покойных отца-мать пошла.

Андрей Абрамович, раскуривая папиросу, кивал лысой головой:

— Как пчелка трудится. И собою краля.

Тетка Мария благодушно улыбалась, радуясь бесплатной помощнице:

— Такая в девках не засидится! А тебе, Анька, и капитал к свадьбе лежит — двести рублев за проданный дом. Твое приданое!

Но и тетка, подобно несчастному Захару, ошибалась в судьбе воспитанницы. Вскоре начались такие дела, что не приведи господи!

Ухажер

На общую беду, послала как-то тетка Мария Анюту на фабрику к мужу — какое-то дело приспичило. Там ее заметил двадцатилетний юнец в узких панталонах и лакированных штиблетах — сын хозяина фабрики. Парень он был порченый, к дамскому полу приученный. Делом он никаким не занимался, а приходил на отцовскую фабрику приставать к ткачихам. Ведь не всякая девица отважится отказать в ласках хозяйскому отпрыску!