Книга Трудное примирение - Линн Грэхем

Чтобы забыть о жизненных принципах, оказалось достаточно шести часов в уединенном альпийском шале. Ни одно обольщение не прошло так мягко. Ни одно брачное ложе не знало такого мастерства и внимательной предупредительности, какие выказал Люк. Он лишил ее девственности — и с этой минуты стал единственным обладателем ее души и тела. Ей и в голову не приходило, что полная ее неискушенность в делах любви равна полной неискушенности Люка в вопросах совести. Она видела всепоглощающую страсть, рядом с ней был человек ее мечты, а свадьба маячила где-то за горизонтом. Ты отдала все ради любви… Ах ты, глупая, неразумная женщина, где была твоя голова?

— Кэтрин.

Она вздрогнула и вернулась к действительности. От этого голоса у нее все еще подгибались колени.

— О чем ты думаешь?

Быстро смахнув набежавшие слезинки, она перевела дыхание.

— Тебе вовсе незачем это знать.

— Если ты вернешься, — без всякого выражения пробормотал Люк, — я дам Хантингдону этот контракт.

— Господи, как ты можешь ставить на карту жизнь человека? — прошептала она в ужасе.

— Могу и буду.

— Я тебя ненавижу! Я просто с ума сойду, если ты хоть пальцем ко мне прикоснешься! — вскричала она. Ноги у нее подкашивались, она не могла оторвать взгляда от его мрачного безжалостного лица.

Он неожиданно усмехнулся.

— Не поверю, пока не увижу своими глазами.

— Люк, пожалуйста. — Раз уж так вышло, она не побоится унизиться и просить. Нельзя сидеть сложа руки и смотреть, как рушится жизнь Дрю из-за того, что Люк подозревает между ними связь. Она не может оставить его на произвол судьбы. Люк слов на ветер не бросает. — Пожалуйста, подумай, что ты делаешь. Ведь это самый настоящий эгоизм…

Он вздернул брови.

— Менее выгодные для моего «эго» мероприятия меня не привлекают.

— Люк, я не могу вернуться… Просто не могу. Пожалуйста, уходи и забудь обо мне. — Дрожь в ногах передавалась голосу.

Он сделал шаг к ней.

— Если б я мог забыть тебя, меня бы здесь не было, сага.

Кэтрин торопливо отступила назад.

— Разве ты забыл, сколько всего во мне тебя раздражало? — в отчаянии воскликнула она.

— Стоило мне этого лишиться, как я понял, насколько мне это дорого.

— Не подходи ко мне! — По мере его приближения истерика у нее нарастала. — Я умру, если ты ко мне прикоснешься!

— А я умру, если не прикоснусь. Должен напомнить тебе, что я с трудом остался в живых. — Словно играя в какую-то игру, Люк шел на нее, пожирая глазами ее хрупкую фигурку. — Завтра ты и имени его не вспомнишь.

Она отпрянула, но острый каблучок зацепился за край ковра, и она потеряла равновесие. Тело по инерции качнулось назад, и она грохнулась, больно ударившись головой обо что-то твердое. Она вскрикнула, перед глазами словно задернулась темная завеса, и она потеряла сознание.

* * *

— Вот здесь видна область, о которой я говорю. — Врач указывал на какое-то темное пятно на рентгеновском снимке. — Старая травма, которая, однако, требует серьезного внимания. На данной стадии я не вижу оснований подозревать что-то более опасное, чем сотрясение мозга, но ее, безусловно, необходимо оставить здесь на ночь, чтобы мы могли за ней наблюдать.

— Прошло уже черт знает сколько времени, а она все еще не пришла в себя.

— Она получила ушиб черт знает какой силы.

Встретив лишь свирепый взгляд прищуренных глаз, в котором не заметно было ни капли юмора, старик понял, что его шутливый ответ был не к месту.

Эти голоса ровно ничего не объяснили Кэтрин, но она узнала голос Люка и сразу успокоилась. Ее сверлила резкая боль в основании черепа. Надеясь умерить ее, она попыталась было повернуть голову, но только застонала и открыла глаза, в которые сразу ударил резкий свет.

Из тумана выплыло лицо Люка, и она улыбнулась.

— У меня перед глазами все расплывается, — пробормотала она.

Рядом с кроватью возник седой мужчина и стал проверять ее координацию. Затем спросил, какой сегодня день. Она снова закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. У нее было ощущение, что голова у нее набита ватой. Понедельник, вторник, среда… попробуй угадай. Она представления не имела, какой сегодня день. Если уж на то пошло, она не понимала даже, почему находится в больнице.

Вопрос повторили.

— Вы что, не видите, что ей плохо? — сердито сказал Люк. — Оставьте ее в покое.

— Кэтрин, — донесся настойчивый голос врача, и она снова подняла веки. — Вы помните, как получили травму?

— Я же говорил вам, что она упала! — снова перебил его Люк. — Неужели так необходимы эти расспросы?

— Я упала, — с благодарностью за подсказку прошептала Кэтрин, от всей души желая, чтобы врач ушел и перестал ее беспокоить. Он раздражает Люка.

— Как вы упали?

На третьем вопросе врача Люк с присвистом выдохнул воздух, издав звук наподобие автомобильного гудка. Кинув на Люка недовольный взгляд, тот сказал:

— Я вижу, что лучше оставить вопросы до утра. Мисс Пэрриш перевезут в ее палату. Может, вам лучше пойти домой, мистер Сантини?

— Нет, я останусь, — твердо отрезал Люк.

Кэтрин одарила его сонной улыбкой, радуясь тому, что он, не стесняясь, заботится о ее здоровье. Она снова опустила веки — и почувствовала, что кровать, на которой она лежит, начала двигаться. Над головой послышалась болтовня сестер, которые сетовали на сырую погоду, а одна стала описывать платье, которое видела в магазине «Маркс». Все было совершенно естественно, хотя Кэтрин не могла избавиться от ощущения, что стала невидимкой. Не дав себе труда поразмышлять над этим, она уснула.

Проснувшись, она обнаружила, что лежит в полутемной, очень приятно обставленной комнате, которая никак не вяжется с представлениями о больнице. Люк стоял у окна и глядел в темноту.

— Люк? — прошептала она.

Он тотчас обернулся.

— Возможно, это очень глупый вопрос, — неуверенно пробормотала она, — но где я нахожусь?

— В частной клинике. — Он подошел к кровати. — Как ты себя чувствуешь?

— Меня будто ударили пыльным мешком по голове, но в общем не так уж плохо. — Она попробовала для проверки повернуть голову и поморщилась.

— Лежи спокойно, — приказал Люк.

Она нахмурилась.

— Я не помню, как упала, — проговорила она удивленно, — совсем не помню.

Люк подошел еще ближе, она увидела, что он одет менее тщательно, чем обычно. Волосы у него были взлохмачены, галстук сбился, две верхние пуговицы шелковой рубашки расстегнуты, так что видна смуглая шея.

— Это я виноват, — выдавил он.