Книга Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки - Сергей Мельгунов

«Пермское злодеяние» подробно рассказано Ганом (Гутманом) на основании официальных документов и показаний свидетелей-очевидцев, опрошенных в разное время военными властями, прокуратурой и лично автором («Возрождение», январь 32 г.). «Все свидетельства, – говорит автор, – мной тщательно проверены». К сожалению однако, работа Гана не стоит по своим исследовательским методам на должной высоте; весьма не отчетливое использование документов, сливающее личное толкование с самим текстом документа, совершенно обесценивает анализ, который делает автор, а главное, за документальные данные подчас выдаются свидетельские предположения, распространенные слухи и собственные догадки.

На основании свидетельских показаний можно, пожалуй, установить с очевидностью, что в. кн. Михаил Александрович и Джонсон были убиты во время обстрела со стороны «погони» теми людьми, которые их увезли, и что тело Джонсона тут же в лесу было закопано, а труп Михаила Александровича отвезен на Мотовилихинский завод и сожжен в плавильной печи. С несомненностью явствует и то, что всем предприятием руководил председатель местного областного комитета, «левый» коммунист Мясников, будущий возглавитель так называемой «рабочей оппозиции». Он сам в этом признается в своей оппозиционной брошюре (21 г.): «Если я хожу на воле, то потому, что я коммунист пятнадцать лет… и ко всему тому меня знает рабочая масса, а если бы этого не было… где был бы? В Чеке или больше того: меня бы «бежали», как некогда я «бежал» Михаила Романова, как «бежали» Розу Люксембург и Либкнехта».

Ган категорически утверждает, что «с первых чисел мая (ст. ст.) Мясников находился в усиленной переписке с Москвой по поводу судьбы в. кн. Михаила Александровича. Писал Свердлов. На некоторых письмах Свердлова были пометки и поправки Ленина. Московские инструкции давали Мясникову полную свободу действия в выборе времени и формы уничтожения великого князя, но ставили единственное требование: убийство должно было быть совершено в полной тайне, а главное – оставить в населении впечатление, что великий князь бежал…» Источники, откуда заимствовал автор свои сведния (столь точные, что он знал даже о «пометках» и «поправках» Ленина в интимных письмах Свердлова Мясникову), не указаны. Вероятно, из допросов местных большевиков, причастных к Ч. К. Так, приходится предположить на основании указаний, взятых из показаний, неопределенных по месту и времени, некоего Сыромятникова: «Нам было известно, что центр стоит за ликвидацию Романова не в официальном порядке и за уничтожение трупов царских особ». О том, что Мясников «непосредственно сносился с Москвой», заявляет и другой чекист, Бородулин.

Должно отметить, что в изложении Гана до чрезвычайности сгущены краски в описании той политической обстановки, которая наблюдалась в Перми в мае. Иногда здесь попадаются ссылки на свидетельские показания, хронологически явно ошибочные для того времени: «Загородная роща завалена трупами расстрелянных», – говорил владелец магазина на Сибирской улице Назовский, убеждавший вел. кн. Михаила бежать из Перми; другой владелец ювелирного магазина Курумков в показаниях, данных в Перми в 22 г., тоже подтверждал, что «в начале мая свирепствовала Чека». Хотя пароль «Да здравствует красный террор» был дан Ц. К. партии большевиков еще после первого покушения на Ленина 10 января, массовых расправ в этом смысле до сентября не было и никаких «сотен людей» в Перми тогда еще «ежедневно» не гибло в застенках Ч. К. Может быть, фактический «начальник пермского края» Мясников и был неофициальным главой местной Ч. К.; может быть, он действительно по целым ночам просиживал в Ч. К. и сам производил допросы, желая уничтожить «весь буржуазный класс» и показать другим, как делается революция! По утверждению Бородулина, ни один смертный приговор не был выполнен без санкции Мясникова, он самолично расстреливал людей, за которыми сам же приходил ночью в тюрьму и которых вызывал по списку. Если все это было, то это было уже в дни «красного террора», последовавшего в сентябре после покушения на Ленина. За Михаилом Александровичем по предписанию Ленина и Свердлова, рассказывает Ган, был установлен бдительный надзор из надежных людей «под личной ответственностью председателя совдепа». По словам советского исследователя Быкова, местный исполком снял с себя перед центром ответственность за «целость Романова», находившегося под гласным надзором милиции, и по предложению Петрограда, т.е. Урицкого, надзор был специально поручен Губерн. Чр. Комиссии, «куда Михаил и ходил для отметки в установленные дни». Мясников мог иметь «верховный надзор» за выполнением этой инструкции. Однако несмотря на постоянное дежурство в доме[423] и около дома «трех чекистов», великий князь в мае свободно гулял по городу, появлялся на сенном базаре, «обходил лавки и мужицкие подводы», беседовал со встречными. В мае приезжала в Пермь жена Михаила Александровича гр. Брасова. Доступ к нему фактически не был затруднен, как засвидетельствовал Яблоновский (Потресов), посетивший Пермь за две недели до «похищения». Одним словом, несмотря на самый бдительный надзор, Михаил Александрович почти накануне своей гибели легко мог скрыться из Перми, если бы того пожелал.

Итак, Мясникову была предоставлена будто бы «полная свобода действия». Оставалось найти какой-нибудь предлог для выполнения плана. Этот предлог был дан выступлением в двадцатых числах мая чехословаков на ст. Пенза и одновременно в Челябинске… Хотя до Перми было еще далеко, но Мясникову этого факта было достаточно, чтобы «начать действовать». «И он очень торопил Москву…» «Между 24 и 27 мая председатель пермского совета получил приказ, подписанный Лениным и Свердловым, ликвидировать вел. кн. Михаила Александровича и его секретаря Джонсона». Осуществление приказа возлагалось на Мясникова. Столь определенное утверждение вызывает большие сомнения. С начала мая ведется «секретная» переписка с Мясниковым по партийной линии, и вдруг официальный приказ по советской уже линии на имя «председателя совдепа» за столь ответственными подписями, как председатель Совнаркома и ВЦИК! Напрасно, однако, думать, что Ленин и Свердлов действительно оставили для истории столь убийственный для них документ – его, конечно, нет в тексте Гана. Но зато легко установить, каким путем расследовавший «пермское злодеяние» пришел к такому выводу. В Омске 12 февраля 19 г. был допрошен телеграфный чиновник пермской почтово-телеграфной конторы Белкин, который показал (беру текст, как он воспроизведен у Гана): «Я в этот день (27 мая) дежурил на прямом проводе. Часов в шесть пришел в контору Мясников и сказал, что ожидает телеграмму из Москвы. В этот момент началась передача депеши. Подробностей не помню, но речь шла об утверждении плана и полномочии Мясникова. Подписали депешу Свердлов и Горбунов. Мясников приказал мне отдать ему телеграфную ленту, что я и исполнил».

По свидетельству Белкина, телеграмма была за подписью двух официальных лиц – председателя ВЦИК и секретаря Совнаркома, т.е. секрет еще больше расширялся и становился официальным правительственным актом. Невольно приходится заподозрить, что «план» не мог касаться убийства вел. кн. Михаила, которое заранее намеревались скрыть. По «плану», разработанному Мясниковым, предполагалось, что «в Пермь будет послана тройка верных людей, которых там никто не знает. Они явятся к вел. князю в качестве мнимых посланцев от монархистов-заговорщиков якобы для того, чтобы спасти его и вывезти на лошадях через Сибирь в Японию. Как только беглецы выйдут за город, начнется погоня, беглецы кинутся в лес, и там они будут пристрелены». Исследователь должен был обладать материалом большой секретности для того, чтобы начертать такие подробности. Он знает даже, что Москва (куда план, очевидно, был предварительно сообщен) долго колебалась: убить ли Джонсона? Ленина пугала перспектива угроз Англии. Предполагалось первоначально только ранить его при погоне и оставить у него впечатление неудавшегося побега, но потом мысль эта была оставлена. Решили прикончить и его. Автор, как всегда, не вскрывает источников, откуда он мог извлечь детали секретных обсуждений. Можно найти намек, неопределенный и необъясненный – как будто бы в его распоряжении был дневник самого Мясникова. Он говорит о какой то «исповеди», сделанной Мясниковым «через несколько дней после убийства». Вот эта «маленькая страничка»: «День выдался удивительно теплый и солнечный, какие бывают редко на Каме в это время. День этот казался мне буквально целой вечностью. Ежеминутно я вынимал часы, меня сильно лихорадило, не помогла и водка. Моментами меня брали сомнения: зачем нужна была вся эта церемония с инсценировкой побега, почему надо делать исключения для Романова, затрачивать столько сил и труда, да еще рискуя провалиться, когда можно было провести это дело обычным путем через аппарат Чеки, поступить так, как мы поступали со всеми буржуями. В пермской тюрьме сидят несколько сот офицеров, купцов и священников, которым не трудно пришить дело и заодно с ними покончить. Я роптал на Москву, все еще продолжающую непонятную мне политику, которую я считал лишним сентиментализмом. Во время революции надо рубить». Выходит так, что весь «план» разработан был не Мясниковым, а «Москвой». Трудно отрешиться от представления, что все это домысел и что «исповедь» обычная фальсификация, порожденная богатым воображением исследователя, сумевшего из слухов и туманных намеков арестованных чекистов воссоздать исторический эпизод в формах уже фантастических.