Книга Аксенов - Дмитрий Петров

И дикарь палеолита, и греческий гоплит, и римский легионер, и латник Средневековья сближались с противником вплотную и врубались в человеческую плоть.

С изобретением стрелкового оружия ситуация начала немного меняться… Один из юных героев романа «Кесарево свечение», некий Филипп Ноуз — кадет военно-морской академии, бравший попутно классы конфликтологии, — обсуждая ситуацию римского воина, с печалью говорил: «От такой работы звереешь». А вот взять пулеметчика — и дело другое. Он сеет свинец на расстоянии. Он дистанцирован от целей. Он убивает. Но тактильное ощущение разрываемых кожи и мяса ускользает от него. Пораженные фигурки падают и замирают, но они — далеко, как бы на экране, как бы не всамделишные… Он способен уничтожить в течение часа больше людей, чем, скажем, ландскнехт XIV века за неделю, но в обыденной жизни может оставаться обычным человеком. А в ландскнехте постоянный кровопуск выжигал всё, что мы зовем человеческим. Почитайте Иосифа Флавия и увидите… пир рассечения и садизма.

На такие рассуждения автор реагировал противоречиво — то есть размышлял над ними. А вместе с ним — его герои. Приблизительно так…

Одни настаивали: пулеметчик — более жестокий гад. Он может больше людей убить! Другие возражали: во время войны с Карфагеном римляне для забавы распинали львов. А возможно ли вообразить пилота американских ВВС, распинающим льва? Он хороший человек — ни кошки, ни мышки ради удовольствия не обидит. А бомбу и ракету посылает в прицел. Для него это всё выглядит хорошего качества интерактивной игрой, как и для прислуги ракетного комплекса, которая его сбивает.

Еще Лев Толстой подметил в «Войне и мире»: канониры на Шевардинском редуте воспринимают летящие на них ядра и гранаты отвлеченно: «оно летит» — говорят о ядре, «она пришла» — о гранате. Спокойно они и шлют в отдаленных французов ядра и бомбы: «лети, соколик…», «пошла, матушка…». Но вот на батарею врывается пехота и сразу побоище: колют, рубят, режут — ликуют сабля востра да штык-молодец…

Рукопашные схватки и садистские смертоубийства бывают и теперь: вспомним мировые войны, Кампучию, Афганистан, Ливан, Руанду. Но надо признать: всё реже. Между тем примеры сострадания и помощи становятся всё чаще и масштабнее. А ведь именно способность к состраданию многие богословы и философы считали главным признаком перехода человека от себя мясного к себе духовному.

Преподобный Исаак Сирин писал о «сердце, сострадающем всему тварному естеству»: «А что такое сострадающее сердце? Сказано: это сердце, пылающее любовью ко всему творению: к людям, птицам, животным, демонам… Это сострадание так сильно… что сердце разрывается при виде зла и несчастья самой ничтожной твари».

Аксенов же вспоминает Артура Шопенгауэра, считавшего, что из всех чувств, присущих человеку, лишь сострадание относится к Небесному. Всё прочее вырастает из биокруга, из воли к жизни, а значит, в основе относится к хищничеству. В сострадании же через человека является небесная милость — касание над-человечности.

И хотя полной гарантии невозврата нет, радует уже сама надежда на возможность преобладания сострадания над агрессией, любви над ненавистью, радости над страхом.

Этот пассаж, где переплетены размышления Аксенова и мои, нужен затем, чтобы показать логику его рассуждений: мир хотя и очень постепенно, но неуклонно уходит от зверства. Близится к состоянию, когда плотское будет уравновешено метафизическим.

Не об этом ли беседуют его герои в нездешних обителях?

Не об этом ли думал он сам, толкуя о пути Адама, грядущего домой — в Эдем?

Не это ли слышалось в песне трубы на рассвете тому, кто над крышами разных столиц и над пеной прибоя писал и писал, и снова писал это время, в историю вписывал свой бесконечный роман, повторяя:

— Считаю, что надо всё время писать.

Иллюстрации

Родители писателя Павел Аксенов и Евгения Гинзбург. Казань. 1930 г.

Павла Аксенова знали в Казани. «С докладом об итогах производственного похода… выступит председатель Татпрофсовета тов. Аксенов» — отец писателя

Цецилия Шапиро — первая жена Павла Аксенова и ее брат Владимир. Вильно. 1917 г.

Матильда (Мотя) Аксенова и Евгений Михайлович Котельников, приютившие Васю в 1936 году

Галина и Александр Котельниковы с детьми. Аксенов прожил с ними в одной комнате 11 лет. 1960-е гг.

Дом на улице Комлева (ныне — Муштари). Здесь жила семья Аксеновых до ареста

Юноша. Перед отъездом в Магадан. Казань. 1948 г.

Бухта Нагаева. Евгения Гинзбург (слева) с подругой. Стоит — Василий Аксенов. Второй визит в Магадан. 1954 г.

Студент-медик Аксенов (слева). Это и есть то самое «джазовое» пальто… Казань. Начало 1950-х гг.

Америка на русской печи. «Я сразу смазал карту будня…». Конец 1940-х гг.

«Я ненавидел свое зимнее пальто больше, чем Иосифа Виссарионовича Сталина…», но «…канадская прическа, шарф трехцветный… спасали положение». Ленинград. 1956 г.

Павел Аксенов и Евгения Гинзбург с сыном Василием после возвращения из лагерей и ссылки. 1950-е гг.

«Мы… быстро перемещались из одной клиники в другую, интересуясь не столько больными, сколько сокурсницами…». Ленинград. 1950-е гг.

Юный врач. Военные сборы. Первый слева — Василий Аксенов. Ленинград. 1950-е гг.