Книга Императрица семи холмов - Кейт Куинн

Сабина задумалась.

– Но ты назвал лишь четыре имени. Три кандидата для отвода глаз и один настоящий. Кто же пятый? Уж не бывший ли консул Сервиан?

– Эта старая черепаха? Ты с ума сошла?

– Но ты называл его имя раньше. Например, на одном пиру ты сказал, что из него вышел бы неплохой кандидат в…

– Я был пьян. Нет, пятое имя нуждается в моей поддержке на тот случай, если сенаторы откажутся выбрать Нигрина. И это имя Тит Аврелий Фульв Бойоний Аррий Антонин.

У Сабины от удивления отвалилась челюсть.

– Тит?

– А что такого? Я давно уже присматриваюсь к нему. Спокойный, трудолюбивый, честный. Прекрасная семья, горы денег. Кроме того, он неплохо зарекомендовал себя как квестор. И пусть душа его не лежит к военному делу, мужества ему не занимать. Например, недавно ему хватило смелости поймать за руку одного мошенника, и я чувствую себя перед ним в долгу. Нет, я бы даже сказал, весь Рим у него в долгу.

Сабина попыталась собраться с мыслями. Тит, при всем его обаянии в ее глазах всегда был милым занудой. И вот теперь он кандидат в императоры Рима?

– Но он еще слишком молод, Цезарь, – возразила она, собравшись с духом. – Сенат никогда не даст согласия, ему ведь еще нет тридцати пяти.

– Это почему же? – прохрипел Траян. – В свое время эти идиоты одобрили таких мерзавцев, как Нерон и Калигула, несмотря на их молодость. Так что если кандидатуру Нигрина отвергнут, а так наверняка поступят те, кто сами метят высоко, то сенат вполне может поддержать Тита. Если же они отдадут пурпурную тогу Нигрину, я заставлю его усыновить Тита.

Но ты не думай, это просто так, на всякий случай. Через пару дней я буду на ногах, и как только мы вернемся в Рим, я возьму Тита под свое крыло. Думается, небольшое руководство с моей стороны пойдет ему только на пользу. Дай мне пять лет, чтобы хорошенько его вымуштровать, и я без колебаний поставлю его имя в списке первым, – произнес Траян, надрывно дыша. – Пять лет, это все, о чем я прошу.

«Тит. – Чем больше Сабина размышляла над этой идеей, тем больше она ей нравилась. – Вот у кого нет ни единого врага. Скажи, сколько людей во всем мире могли бы сказать о себе то же самое?»

Сабине почему-то вспомнился Викс. Сейчас он наверняка, понурив голову и сжав в бессильной ярости кулаки, сидит где-то снаружи. И это Викс, который всю жизнь только и делал, что наживал себе новых врагов. Сабина с содроганием в сердце вспомнила крик, что вырвался из его горла, когда Траян рухнул на палубу.

– Найдется немало бесхребетных тварей, – пробормотал Траян. – Иное дело – честные и храбрые молодые люди. К тому же наш юный Тит одного врага себе все-таки нажил, хотя и сделал это ради меня, так что мне не к лицу жаловаться. Как бы то ни было, его имя стоит пятым в моем списке. Будь добра, позови Федима. Надо сделать список официальным. Федим – мой секретарь по наградам и повышениям. Он знает, что там нужно еще написать. – Не успел Траян сказать этих слов, как его вновь начал душить очередной приступ кашля. – Проклятье! И почему я так долго тянул с этим делом. Ведь мог все сделать еще лет пять назад.

– Ты был занят, покоряя мир, – мягко напомнила ему Сабина и вышла за дверь, где ее тотчас со всех сторон обступила толпа любопытных, желавших заглянуть в комнату к больному императору. Чтобы проложить себе дорогу, она даже была вынуждена работать локтями.

– Император не желает никого видеть, – громко произнесла она несколько раз, вновь протискиваясь внутрь, и захлопнула за собой дверь.

Федим оказался одним из траяновых вольноотпущенников. Стройный и красивый, он, войдя к больному, рухнул перед его постелью на колени и с пылом прижал к губам ослабевшую руку, из чего Сабина сделала вывод, что вряд ли его обязанности при императоре ограничивались ведением дел о наградах и повышениях.

– Цезарь, – прошептал он.

– Доставай свои перья, приятель, – прохрипел Траян и дрожащей рукой погладил его по щеке. – Только без рыданий. Напиши для меня письмо. Итак, «досточтимым сенаторам Рима». Дальше можешь продолжить сам. Ты ведь не хуже меня знаешь, как польстить этим заносчивым бездельникам.

Четким, аккуратным почерком Федим принялся писать послание сенаторам. И хотя слезы ручьями бежали по его лицу, перо его ни разу, ни на мгновение, не замедлило свой бег. Теперь оставалось лишь поставить на нем венценосную подпись. Сабина помогла Траяну слегка приподняться в постели, чтобы он мог поставить под посланием свое имя. Увы, рука его почти не слушалась, и подпись получилась корявая.

– Ну вот, – пробормотал он и, выронив перо, вновь откинулся на подушки. – Ты, Федим, какое-то время подержи его у себя. Пока я сам не сообщу эту новость Плотине и всем остальным. Может, даже завтра… – едва слышно проговорил Траян. – Сегодня у меня нет желания слышать ее змеиное шипение. Она и без того уже наверняка строит планы, не отравить ли ей меня, особенно после того как я разъярил ее в Антиохии.

Траян добавил что-то еще, но Сабина не разобрала его слов. Она лишь наклонилась и поцеловала его в лоб.

– А теперь отдыхай, – сказала она.

Кожа под ее губами была суха, как пергамент, и холодна, как лед. Федим, посмотрел на нее, – его опухшие глаза были полны слез, – и они вместе вышли из комнаты.

– Скажи, он умрет?

– Умрет, – честно ответила Сабина, закрывая за собой дверь.

Викс

Я стоял и смотрел, как умирает император. Вернее, я стоял рядом, но почему-то его не видел. Мои глаза отказывались взять в фокус его исхудавшее тело. Перед моим внутренним взором по-прежнему стоял другой Траян: триумфатор, въезжающий в Рим под рукоплескания толпы по возвращении из Дакии. Возвышаясь, словно колосс, на своей колеснице в центре парада, в моих глазах он был подобен богу: увенчанный лавровым венком победителя, с раскрашенным красной краской лицом. Мой император. Эта картина до сих пор стояла перед моими глазами, яркая и четкая, как будто триумф этот состоялся не десять лет назад, а всего неделю.

Крошечная комната, в которой он умирал, была полна народа, но я не различал лиц. В голове моей роились воспоминания.

Мне вспомнилось, как я шагал в своей львиной шкуре под палящим солнцем, а над моей головой в немом клекоте разинул клюв орел. Вспомнилось, как я вместе с другими легионерами поносил Траяна отборными проклятиями – старая солдатская традиция по поводу триумфа их предводителя. Впрочем, он прекрасно понимал, что на самом деле никакие это не оскорбления, а выражение любви и всеобщего восхищения. Лицо его расплылось под красной краской в улыбке, и он помахал рукой, мол, не стесняйтесь, давайте еще. Стоило зевакам заметить императора, как напиравшая с обеих сторон толпа взорвалась такими оглушительными криками, что я потом еще три часа ходил оглохшим. За спиной моего императора стоял раб, который нашептывал ему на ухо:

– Ты простой смертный, ты никто…

Еще одна старая римская традиция, которую я, впрочем, никогда не понимал. Какой смысл в минуты триумфа бубнить победителю на ухо, что он полное ничтожество. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что император расслышал хотя бы слово из того, что бормотал ему раб. Он был счастлив. Его лицо под лавровым венком, который он по-мальчишески сдвинул на затылок, сияло улыбкой, а людские толпы продолжали рукоплескать и восторженно выкрикивать его имя.