Книга Император Юлиан - Гор Видал

Раздававший жребии центурион указал на одну из груд золота и по обычаю произнес: "Вот твоя доля". Поблагодарив его, я взял себе только одну золотую монету. Тут солдаты закричали, что мне следует взять и какую-нибудь женщину. Им хорошо известно, что на мне обет безбрачия, но для них это лишь источник множества анекдотов. Я учтиво отказался, но солдаты продолжали настаивать. Тогда я оглядел толпу несчастных женщин, решив найти среди них маленькую девочку и даровать ей свободу. Девочек, однако, не оказалось, нашелся только очень красивый мальчик примерно десяти лет от роду, и я указал на него. Солдаты встретили мой выбор бурей восторга. Лучше уж император-педераст, чем император, давший обет безбрачия!

Мальчик оказался глухонемым, но боги одарили его недюжинным умом. Свое увечье он восполняет быстрыми и грациозными жестами, которые я без труда понимаю. Я назначил его слугой при своей особе, и, по-моему, он вполне этим доволен.

Сегодня я в подавленном настроении, хотя победа должна бы меня радовать. Никак не могу понять, что этому причиной. Может быть, все дело в моих записках. Сегодня я диктовал ту их часть, что посвящена моим детским годам в Макелле, а воспоминания об этом мрачном времени моей жизни всегда повергают меня в уныние.

Любопытно: один из солдат легиона геркуланов доложил, что в самый решающий момент штурма он видел великана в каких-то необычных доспехах, который карабкался на стену по одной из лестниц. Позднее тот же солдат видел этого великана в самой гуще боя, но ни он, ни другие, видевшие его, не знают, кто это такой. Все они уверены, что этот воин - не кто иной, как сам бог войны Арес. Справлюсь у Максима, возможно ли это.

12 мая

Солнце в зените. Я сижу в тронном зале одного из дворцов персидского царя. Он выстроен в римском стиле, очень красив и походит скорее на загородную виллу, чем на дворец. Его окружают обнесенные оградой царские охотничьи угодья: обширный лес, изобилующий всяческими дикими зверями - львами, кабанами, есть и самый страшный зверь - персидский медведь. Солдаты только что повалили ограду и теперь развлекаются охотой. Я предпочел бы удержать их от этой бессмысленной бойни, но пускай развлекутся, ибо близится день, когда им придется вступить в решающее сражение за Ктезифон.

Только что приходил Иовиан. Он принес мне шкуру убитого им огромного льва и сказал: "Вот и пара к той, что лежит у тебя на кровати". Я его сердечно поблагодарил. Именно Иовиану я доверяю больше, чем другим галилеянам-офицерам, - вероятно, потому, что он самый глупый из них. Я угостил его вином, найденным в дворцовых погребах, и он так жадно пил, что я дал ему с собой еще два кувшина. В ответ он стал расточать мне пьяные благодарности.

Мы с Приском вместе обошли дворец. Он и красив, и удобен; римским императорам такое сочетание непривычно. По-видимому, слуги бежали незадолго до нашего появления: в кухне мы нашли еще теплый обед. Я хотел было попробовать то, что варилось в одном из котлов, как вдруг глухонемой выбил черпак у меня из рук и попробовал еду сам, знаком показав, что мне следует опасаться ядов. Я никогда об этом не задумываюсь… Хотя нет, не совсем так. Иногда мне приходит в голову мысль: а что, если в тарелке мамалыги, поданной мне на ужин, и прячется моя смерть? Тем не менее я сажусь за ужин без колебаний: если мне суждено погибнуть, этого не миновать. К счастью, оставленный персами обед не был отравлен.

Я посадил секретарей за работу в тронном зале, прохладном и тенистом, с решетчатыми окнами и красным лакированным троном, на котором я сейчас сижу и строчу дневник. Персидский царь живет куда роскошнее меня. В одной из комнат мы обнаружили сотни шелковых халатов… Приск настаивает, чтобы я их все подарил Максиму.

На нынешний вечер я наметил обед для своих военачальников. Там я оглашу наброски диспозиции заключительного периода войны. В противоположность мнению историков, военное искусство по большей части является импровизацией. У полководца обычно есть конечная цель, но он не в силах заранее предугадать, какими средствами ее достигнет. Вот почему любимая богиня полководцев, а также Рима - Фортуна.

16 мая

Уже три дня мы стоим лагерем в Коче, селении возле развалин древнего города Селевкии, построенного одним из приближенных Александра. Поодаль руины еще одного города, уничтоженного в прошлом столетии императором Каром. Я счел необходимым показать их своим солдатам, дабы они воочию убедились: римляне уже не раз вторгались в Персию и возвращались с победой.

Меня по-прежнему поражает красота здешних мест. Земля сплошь покрыта лесами и изобилует влагой. Куда ни бросишь взгляд, цветут цветы и зреют плоды. Я попал в настоящую идиллию, и мне грустно нарушать ее, предавая огню все стоящие на нашем пути города. Впрочем, любая постройка, созданная руками человека, всегда может быть отстроена вновь. Я вполне разделяю точку зрения стоиков, для которых жизнь, подобно огню, закономерно возгорается и закономерно угасает.

Неподалеку от города, разрушенного Каром, есть небольшое озеро, из которого берет начало речка, впадающая в Тигр. Возле этого озера нам было уготовано душераздирающее зрелище: вся семья Мамерсида, сдавшего нам Пирисабору, была посажена на колья. Вот так жестоко наказывает персидский царь за неповиновение - было просто невыносимо видеть, что столь мучительной казни были подвергнуты не только женщины, но даже дети.

Возле этого озера ко мне подошли Хормизд и его придворные (в походе к нему пристало около сотни персов). С ним был Набдат, комендант Майозамальхи. Отдав мне честь, Хормизд произнес:

- Август, я только что вынес Набдату смертный приговор.

- За что? - спросил я его. Хормизд хмуро ответил:

- Перед началом осады мы достигли тайного соглашения о том, что он сдаст город без боя. Он нарушил данную мне клятву, самую страшную, какую только может принести перс. Поэтому мой долг государя - предать его смерти от огня.

Меня просто поразила манера Хормизда держаться: чем ближе мы к столице Персии, тем царственнее он становится и все больше и больше походит на перса. Я дал согласие, и несчастного, у которого были перебиты обе ноги, потащили на костер. Я удалился, пока его еще не успели зажечь. Не выношу казней, за исключением казни мечом.

Я пишу эти строки на скамье в парке, который, по-видимому, принадлежит какому-то персидскому аристократу. Погода стоит замечательная. Солнце греет, но не печет. Кругом, насколько хватает глаз, простирается цветущий зеленый ковер. Я уверен в близкой победе. Только что ко мне примчался гонец от Аринфея с донесением о том, что крепость в двадцати милях к востоку от нас не желает сдаваться, и сразу же поскакал назад.

Придется мне туда съездить и решить на месте, брать ее приступом или начинать осаду. А вон скачет еще один гонец. Я совсем разленился и готов сидеть в этом парке вечность. Теплый южный ветер доносит запах цветов - кажется, роз.

Приск: Второй гонец, вероятно, принес Юлиану дурную весть. Три когорты Дагалаифа попали в персидскую ловушку возле городка Сабаты. Навязав бой Дагалаифу и его солдатам, персы отрезали от армии обоз и перебили большую часть вьючных животных и погонщиков. Это был чувствительный удар, и Юлиан рвал и метал: как это Дагалаиф мог так оплошать и оставить обоз без охраны.