Книга Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

— Дописал, батюшка посол. Неужто так виноваты были атаманы? Ведь был государев указ о милости к ним, когда звали в Самару на государеву службу? Что же случилось после того?

— А то случилось, любопытный отрок, что когда стали у казаков отымать рухлядь, добытую в налетах на ногайские улусы, казаки вступили в словесную брань. Говорили, что это государь Иван Васильевич да государь Федор Иванович посылали их воевать ногаев и мстить за их воровские набеги на русские окраины.

— Но такое ведь было! — не сдержав удивления, прошептал Семка, боязливо зыркнув на закрытую дверь, за которой князь Григорий уже который час о чем-то говорил с приставом Маматовым, которому велено оберегать сосланного в Самару князя Андрея Шуйского.

— Многое, Семка, чего было на этом свете, да не о всем можно в иной неурочный час громко кричать! Уразумел? Язык не долог, да до пеньковой веревки вмиг может довести. А еще в вину государь поставил атаману и казакам то, что они ослушались его указа идти в Сибирь с воеводой Василием Сукиным, а самовольно оставили государеву службу и сошли на Яик, умножив тем воровское казацкое скопище. Мотай на уши, отрок, покудова усы не отросли!

— Мотаю, батюшка посол Федор! Мотаю, — прошептал писарь и троекратно перекрестился дрожащей рукой: видел он, когда вешали на Самаре казаков, видел горем убитых женок и теперь, вспомнив об этом, почувствовал, как подступающие к глазам слезы больно начали жечь натруженные веки.

* * *

— Вот здесь ваших казаков и похоронили. — Рыжебородый стрелецкий десятник Игнат Ворчило неспешно раздвинул густые зеленые ветки бузины и первым шагнул в яркую траву небольшой поляны на правом берегу глубокого оврага, за которым от его откоса начиналась густая, мало еще хоженная дубрава. Овраг нижним концом выходил к обрывистому берегу, где за широкой полосой песка текла наполненная талыми водами могучая Волга. На поляне среди поднявшейся уже по весне буйной зелени бугрилась черная земля, над которой кособоко торчал простенький деревянный крест. Марфа, Зульфия и Маняша, каждая с укутанным в одеяльце ребенком на руках, бережно ступая по траве, чтобы не упасть, подошли к могильному холмику, опустились на колени и склонили укутанные черными платками головы, не скрывая и не сдерживая горьких слез. Над ними сгорбился сутулый Наум Коваль, всего с неделю назад прибежавший в Самару из ногайского плена. Только один Игнат Ворчило знал, что Наум был послан атаманом Матвеем на Яик, но в степи был перехвачен ногайскими всадниками и зиму вынужден был прожить в плену под охраной. И лишь прибытие из Самары ногайского и московского посольств да просьба Федора Гурьева помогли старому промысловику освободиться из неволи, побывать в Кош-Яике и там рассказать атаманам о страшной казни, учиненной по указу царя Федора Ивановича над Матвеем Мещеряком и его товарищами. Сам он узнал об этом от посла Федора Гурьева.

— Говорил я Матвею, — смахнув слезу с глаз, ворчал старый атаман Богдан Барбоша, — говорил, что нет у казаков веры ни царю, ни боярам московским! Такого атамана променяли на никчемную посольскую рухлядь, а! Он вместе с Ермаком Тимофеевичем царству Московскому Сибирью поклонился, ногайскому хану Урусу крылья своей саблей подрубил так, что у того теперь только и разговоры о мире с Москвою, а ему в награду вместе богатства — петля пеньковая! Я очень жалею, что не уведомились мы вовремя, всенепременно поспешили бы к атаману на выручку.

Перед тем, как покинуть Кош-Яик, виделся Наум и с бывшим литовским стрелецким головой Симеоном Кольцовым. Бежав из Самары со своими стрельцами-литвинами, Симеон не рискнул в зиму идти снежной степью на Яик. Они поднялись левобережьем Волги и на берегу небольшой реки в укромном месте, использовав просторный сруб местных промысловиков, которые летом ловили в здешних затонах белорыбицу и осетров, поставили временный стан, обнесли его немудреным в лед вставленным частоколом — долбить мерзлую землю было нечем, да и не с руки. Зиму перебились рыбной ловлей, охотой на диких коз, а единожды прибрали к рукам небольшой санный обоз с хлебным и иным припасом, который шел из Нижнего Новгорода к Самаре и Астрахани. Служилых людей не тронули, взяли у них оружие, а десяток холопов, бывших при обозе, охотно ушли в ватагу нового атамана Семейки Кольцова. С этими людьми по весне он и пробрался мимо ногайских улусов в Кош-Яик…

— Крест мы подправим, могилу уберем, как малость сырая земля осядет и просохнет, — пообещал Наум. Он встал на колени и нежно погладил дрожащими, большими ладонями поочередно головы рыдающих Марфы, Зульфии и Маняши.

— Гляди, мой крошечный Матвеюшка, гляди — здесь лежит твой родитель, храбрый атаман! Глядите и вы, его братики по горю, маленький Ондрюшечка и Еремеюшка, запоминайте это место горькое, приходите за советом к своим родителям и с поклонами приходите, чтобы знали они, чтите память о них. И где бы вас судьбинушка ни носила, в черный мартовский день приходите сюда, поклонитесь их праху, посидите вот також, как сидим теперь мы, птиц да ветра послушайте, успокойте свое сердце в надежде, что родитель Еремеюшки храбрый казак Митя скоро воротится с терского рубежа и будет вам троим за единого тятьку.

Долго стояли три черных женщины с младенцами на руках и два суровых мужчины у черного могильного холма, потом со слезами и с молитвой поклонились, прощаясь с прахом казаков, и пошли в сторону города — жизнь шла своим чередом, жизнь на земле продолжалась, несмотря на боль и утрату близких и любимых… Жил и разрастался новый на Волге город Самара, прошли многие десятилетия, века, был засыпан крутоярый овраг, некогда дальний оборонительный рубеж, по его сторонам выросли дома, а по самому оврагу проложили один из оживленных спусков к Волге — Ленинградский. И забыли давно люди, что здесь, под одним из домов четыре с лишним века назад нашли свой последний приют отважные покорители Сибири во главе с последним атаманом Ермака Тимофеевича Матвеем Мещеряком. Мир праху сынам Руси.

II

Что, где и когда было в то время

12 декабря 1586 года, накануне нового похода против Руси умер воинственный польский король Стефан Баторий, с которым многие годы воевал царь Иван Грозный.

8 февраля 1587 года в английском замке Фотерингей обезглавлена шотландская королева Мария Стюарт, дочь английского короля Иакова V и Марии Лотарингской из рода герцогов де Гизов. Палач и его подручный склонили перед ней колени, просили прощения за то, что вынуждены уготовить ей смерть. «Прощаю вас от всего сердца, ибо в смерти вижу я разрешение всех моих земных мук», — были последние слова Марии Стюарт. Приговор был подписан самой английской королевой Елизаветой.

В середине марта 1587 года в Самаре казнен последний атаман покорителя Сибири Ермака Тимофеевича Матвей Мещеряк и четверо его боевых соратников. Указ о казни подписан царем Федором Ивановичем.

28 сентября 1587 года русские послы в Грузию привели царя Кахетии Александра II к присяге «за всю Иверскую землю на том, что ему и его детям со всею Иверскою землею быть в государеве жалованье под его царскою рукою». Вскоре на Кавказ прибыли русские войска, опорным пунктом которых стал городок на реке Терек.