Книга Враг мой - Барри Лонгиер

— Как они объясняют отсутствие маркеров в химическом осадке? — интересуется Джерриба Тай. — Насколько я понимаю, во взрывчатке «Яче» и ИМПЕКСа обязательно присутствуют химические маркеры.

Кита удрученно качает головой.

— У них на все есть ответ. Ученые говорят: химический маркер могли намеренно исключить при производстве. В хорошо оснащенной лаборатории маркер можно удалить. Тиманы стоят на своем: для них это диверсия неизвестной стороны, использовавшей поддельный термобур с целью бросить тень на «Тиман Низак»...

Слушая все это, Дэвидж багровеет от гнева. Я же воспринимаю услышанное иначе. Недолгое пребывание в «учебных гнездах» Ри-Моу-Тавии успело повлиять на мои представления. Пока что я сам не решил, как мне относиться к своему новому мировоззрению.

Вспоминается почему-то, как я охранял примерно три десятка пленных Фронта вскоре после сражения у перекрестка Стоукс в Южной Шорде. Среди пленников было трое ребятишек-землян, совсем еще малышей. Их пыталась отвлечь и развлечь женщина, показывавшая и прятавшая разные мелкие предметы.

В этом деле она была настоящей мастерицей. Она брала с земли камешек, клала его себе в карман и тут же доставала его же из уха ребенка. Пока малыш хохотал, она бросала камешек — и вынимала его у себя изо рта.

Ничего подобного я никогда раньше не видывал. Я подошел ближе к колючей проволоке, чтобы было лучше видно. Оказалось, что она зажимает камешек между пальцами и перекладывает в другую ладонь. Ладонь, где только что находился камешек, оказывалась пустой. Пустовала и другая ладонь. Потом женщина хлопала в ладоши и показывала сразу три камешка.

Внезапно я услышал крик солдата Маведах, стоявшего по другую сторону загона. С отвратительным чувством в животе я поднял голову и увидел троих пленных, бегущих к скалам. Пока я любовался фокусами, они устроили побег. Луч моего энергоножа подсекает всех троих: двое убиты наповал, третий ранен. Я опускаю оружие и смотрю на женщину; ее мне тоже хочется разрубить надвое, ибо она — такая же участница попытки бегства, как и те трое. Все указывало на правую ладонь, в то время как главное происходило в левой...

Я гляжу на Дэвиджа и на остальных, сидящих вокруг стола, думая о том, куда указывают пальцы. Кита объясняет Дэвиджу какую-то сложную полицейскую процедуру. Дослушав объяснение, Дэвидж просит ее помочь Эрнсту Брандту привести в порядок рассудок, потом переводит взгляд на меня.

— Ты с нами?

— Что ты хочешь?

— Ты сидишь с отсутствующим видом. У тебя есть какие-нибудь предложения, соображения?

Я кошусь на Фалну, тот поощряет меня взглядом. Глядя в пол, я киваю.

— Дэвидж, то есть Уилл, все указывает на людей и на тиманов. Тут замешан ИМПЕКС через Майкла Хилла и «Тиман Низак» через взрывчатку; нельзя забывать и об откровениях «Кода Нусинда». — Я встаю и оглядываю всех своих слушателей. — А вот драков ничто не изобличает. Так поищем же драка.

Кита бросает хмуро:

— Ро, у нас нет ни малейших указаний на участие в покушении драков.

— Вот именно.

Вернувшись к себе, я обдумываю свой ответ. Из него следует, что доверия не заслуживает никто. Удара можно ждать с любой стороны. У меня появилась склонность к праздному созерцанию и попыткам понять происходящее перед глазами. Живые существа со всеми их сложными взаимоотношениями в условиях войны и любви — это проявления заинтересованности и следования индивидуальным побуждениям. Так относятся к бытию мудрецы-тиманы из «учебных гнезд». Мудрецы-драки, погруженные в Талман, относятся к нему точно так же.

Отрешенность, эмоциональная невовлеченность. Безопасная позиция. Преимущества смерти, избавленной от гниения. Жаль, что существует точка в пространстве, где я сейчас пребываю...

Я поднимаю глаза и снова вижу в дверях Фалну. Шаг, другой, третий — и вот он уже рядом. Его рука дотрагивается до моей щеки.

— Тебя переполняет невыносимая боль, Ро. У тебя никого нет? Вообще никого?

Я смотрю на него сквозь слезы.

— У меня есть мертвецы.

Он обнимает меня и медленно прижимает к своей груди. Я расстаюсь со своей болью, с самим собой от его прикосновения, его запаха.

Исторический урок «Последней войны».

Горстка выживших тиман-ка укрылась в горной цитадели. Тем временем риппани-ка, завладевшие равниной Ирнуз, готовились завершить процесс уничтожения, начатый несколькими поколениями раньше. Бахтуо, старейшина гнезда тиман-ка, проверял оборонительные позиции, занятые израненными воинами. Посередине цитадели, под защитой каменных стен, сгрудились самки, в чьих толстых хвостах задыхалась молодь, которой уже не было суждено появиться на свет.

— Одну или две атаки мы отобьем, — сказал военный вождь Ашаб, обращаясь к Бахтуо. — Мы убьем сто — сто пятьдесят риппани, после чего они нас опрокинут. Они уничтожат наших самок, и нас не станет.

При этих словах вождя Бахтуо выронил боевую палицу.

— Ты выступаешь за сдачу, Бахтуо? Старший гнезда обвел взглядом защитников цитадели, потом посмотрел на костры риппани-ка.

— Мы сдадимся, Ашаб, но при одном условии...

Тем же вечером принц Нуба, старший из оставшихся в живых сыновей царя Якса, владыка всех риппани-ка, созвал своих воевод. Те пировали и хвастливо спорили, чьи воины первыми ворвутся в родильный круг тиманов, перебьют самок, отрубят им хвосты, раздавят личинок тиман-ка. В разгар веселья в шатре появился стражник, шепотом сообщивший Нубе о парламентере тиман-ка, просящем встречи. Принц Нуба приказал ввести тимана.

Парламентером оказался сам воевода Ашаб. Простершись перед Нубой, он сказал:

— Великий вождь, я явился по приказу моего господина Бахтуо просить тебя принять нашу капитуляцию.

Шатер огласился радостными воплями. Когда шум стих, принц Нуба молвил:

— Это замечательное известие, которое я передам по твоей просьбе моему отцу, царю.

Ашаб выпрямился и раскинул руки.

— Мы сдаемся только тебе, принц Нуба. Мы бились с твоими воинами и знаем, что в бою ты суров, но в мирной жизни милостив и справедлив. Отец же твой безжалостен: он убил собственного брата, чтобы занять трон риппани-ка. Дела твоего отца нам известны, и ему мы не сдадимся. Лучше уж принять смерть и заодно забрать жизни как можно большего числа риппани-ка.

Да, царь был жесток, но не более, чем его сын, принц Нуба. Да, царь убил родного брата, но сын его, Нуба, перещеголял отца и убил двоих братьев, причем без определенной цели. Да, царь правил без жалости, но и Нубу его собственные воины не без причины называли за спиной «Нуба Грозный». Но слова Бахтуо сразу напомнили воеводам Нубы о преступлениях царя Якса.

Сам принц услышал в предложении Бахтуо иной смысл. Капитуляцию тиман-ка примет не царь Якс, а Нуба Справедливый. Не царь Якс, а Нуба Милосердный спасет жизни сотен воинов, которые погибли бы при штурме тиманской цитадели. Не царь Якс, а Нуба Великолепный хитроумным способом покончит с тиман-ка; принц уже задумал перебить после вступления в цитадель всех тиманов до одного.