Книга Меч на ладонях - Андрей Муравьев

Костя скептически окинул взглядом замызганную одежду странствующего монаха, но от ехидного замечания удержался:

– Ну, что же. Тогда по рукам.

7

Через полчаса в дверь мастерской семьи Миссаглия постучал высокий монах в очень потрепанной коричневой сутане. Полы одежды доходили странному служителю Господа только до лодыжек, но это обстоятельство мало смущало преподобного. Он весело насвистывал, поигрывая концами веревки, которую использовал вместо ремня.

– Кого там несет? – не очень любезно прорычал из-за двери здоровенный подмастерье.

– Передай синьору Денаро Миссаглия, что его ожидает монах, принесший ему вести о его благородном сыне Бернардо, – попросил пришелец, произнося итальянские слова с заметным северным акцентом.

– Какие такие новости? – не сдавался привратник.

Обладатель сутаны слегка повысил голос:

– Ступай, добрый человек, не испытывай терпения служителя Божьего.

При этом монах так выразительно зыркнул на дородного увальня, что заставил последнего невольно поежиться.

Почесав макушку и подумав секунд десять, привратник решил, что у странного священнослужителя действительно могут быть какие-то новости для синьора, и удалился в глубь мастерской, откуда раздавались мерные удары тяжелых молотов и частый перестук чеканщиков.

Ждать Косте пришлось недолго. Не прошло и десяти минут, как из глубины двора раздались шаги нескольких человек, двери распахнулись, и перед взором одетого церковником Малышева появились представители семейства Миссаглия. Чуть впереди стоял коротконогий пожилой итальянец в нарядном зеленом пелиссоне и с характерным для его возраста и достатка брюшком. По виду он и был главой семьи и отцом непутевого воителя. Чуть позади столпились несколько рослых крепышей в закопченных фартуках и двое молодых мастеров в кожаных жилетах и коротких плащах. Оба мастера слегка напоминали статью Бернард о и, несомненно, были его братьями или другими ближайшими родственниками.

– Ну, и что ты имеешь мне сказать, Божий человек? – нарушил молчание глава семьи.

Костя поклонился и протянул ему сложенный вдвое лист бумаги. К посланию был приложен один из перстней Бернардо.

Денаро Миссаглия взялся за чтение. Как и большинство купцов и мастеров, он был грамотен, но не более. Читал мастер медленно, шевеля толстыми мясистыми губами, изредка водя пальцем по бумаге. Когда просьба о выкупе была прочитана, итальянец разразился длинной эмоциональной тирадой в адрес своего сына. Смысл всех оборотов Малышев не уловил, но приятного отец семейства своему отпрыску не желал.

Кто-то из сыновей прикрыл створки ворот дома, отрезая гонцу, принесшему такие новости, путь назад. Костя слегка поправил револьвер, спрятанный на поясе под сутаной.

– Тут сказано: передать человеку, который принесет письмо и перстень, триста солидов за то, чтобы моего сына Бернардо выпустили. – Он поднял глаза на Малышева: – Что ты знаешь об этом, падре?

Костя развел руками:

– Меня зовут… отец Ариальд. Я знаю только то, что ваш сын попал в плен под тем городом, куда пошло миланское войско. А отпустят его только после получения выкупа.

Лицо старого мастера исказила гримаса:

– Это и я понял. Я спрашиваю, знаешь ли ты, кто взял моего сына в плен? Где его содержат?

Костя начал мямлить:

– Я всего лишь скромный монах обители Святого Марка. Я был в Ги в момент, когда туда привезли вашего сына. Рыцарь Артуро д'Кобос предложил мне сходить за выкупом за этого благородного молодого синьора. Я лишь должен отдать деньги за него в указанном месте человеку, который скажет тайное слово, и Бернардо выпустят из города. Это все.

Мастер всплеснул руками:

– Это все? – Он недобро прищурился: – А если я прикажу засунуть тебе, преподобный, в задницу раскаленную кочергу? Может, ты скажешь мне, кто этот тайный человек и где держат моего сына?

Стоявшие вокруг мастера работники и его сыновья начали сужать свободное пространство вокруг сгорбившегося монаха. У Малышева в горле пересохло. К такому повороту событий он готовился, но остаться спокойным было трудно.

– Боюсь, мастер, что тогда вам придется распрощаться с сыном, а обители – со мной. Ибо я не переживу раскаленной кочерги. А соглядатаи, которые шли за мной до вашего дома, сообщат, что я иду не один или что вообще не иду, и вашего сына казнят.

Работники не расходились. Костя старался казаться невозмутимым, но это давалось ему все тяжелее. Все-таки нелегкая работа – вымогать деньги за жизнь человека. Киднэппиннг в Средние века был распространенным явлением, а в годы войны и неплохим заработком для некоторых, но это не освобождало участников таких акций от мести родственников.

Денаро Миссаглия аж подпрыгнул на месте:

– Да что же это за сынок такой? – Он повернулся и схватил за шиворот одного из своих старших сыновей: – Вот ты, Томаззо, скажи мне, своему отцу: пошел бы воевать неизвестно против кого, неизвестно где, хрен знает за что? А?

Сын отрицательно замотал головой. Денаро повернулся ко второму сыну:

– А ты, Марко?

Тот вздохнул, но отец и не ждал от него ответа.

– Почему же этот чирей на моей заднице решил, что ему будет мало славы хорошего оружейника? Что ему надо в этой чертовой войне?

Мастер повернулся к монаху:

– Я бы оставил загнивать его на годик-другой в подземельях Ги. Может, это научит его уму. – Он вздохнул. – Но боюсь, это подорвет здоровье моей Аннет. А она в этом придурке души не чает.

Толстяк перевел дух. Напряжение вокруг монаха спало.

– Но триста солидов – это очень много.

Костя развел руками.

– Это не я назвал такую сумму, – соврал он.

Мастер отмахнулся:

– Да нет. За сына это, может, и не так много. Но я не смогу достать такие деньги до завтра.

Костя скривился, но оружейник был неумолим.

– Это очень много денег, и будут они у меня не раньше утра. – Он принял решение. – Так что прошу принять мое гостеприимство, преподобный, по крайней мере на ночь.

Костя понял, что спорить бесполезно. Решение было принято не им. Он, как и положено монаху, покорно склонил голову.

8

– Добрый вечер, синьор. – Служанка юрко протиснулась в приоткрытую дверь и начала споро прибирать со стола остатки вечерней трапезы. Новый гость хозяина очень не любил оставлять в комнате на ночь объедки ужина. Ишь ты, чистюля! Сам из простых, а повадки как у венецианского купца. Кроме такой странности за ним водились и другие: каждое утро он долго умывался, как будто собирался в этот день предстать перед Господом, очень мало спал, практически чуть ли не каждый вечер требовал, чтобы ему стирали рубашки и исподнее, вроде как из путешествия вернулся. Да что там стирать-то? Служанка еле заметно перекрестилась и ускорила уборку комнаты. Гость, казалось, даже не обращал на нее внимания, будучи занятым свитком, который читал у яркой масляной лампады.