Книга Imprimatur - Рита Мональди

Мы шли гуськом вдоль высоких каменных стен, спускающихся к центру Колизея, на которых когда-то располагались места для публики. Ночной час, влажность, зловоние, шедшее от полуразрушенных стен, арочных пролетов и пешеходных мостиков, вместе со свистом снующих над нами летучих мышей придавали Колизею угрожающий и неспокойный вид. Запахи плесени и тлена мешали Джакконио – это при его-то феноменальных способностях – определить, где находился Дульчибени. Я видел, как Джакконио раз за разом поднимал свой сверхчувствительный орган и с животным шумом втягивал в себя воздух. Лишь лунный свет, заливавший самые верхние белокаменные ступени, хоть немного успокаивал и позволял продвигаться вперед, не угождая в то и дело попадающиеся на пути провалы.

Поиски ни к чему не приводили.

– Дульчибени, где ты? – крикнул, остановившись, Атто. Ответом ему было тревожное молчание руин.

– А что, если нам разделиться? – предложил я.

– Не может быть и речи. Кстати, что сталось с твоими друзьями? – обратился Атто к Джакконио.

– Гр-бр-мр-фр, – отвечал тот, жестикулируя и давая понять, что скоро подойдет вся шайка.

– Что ж, подкрепление не помешает…

– Эй ты, раб коронованных особ, отчего ты меня никак не поймаешь?

Дульчибени подстрекал нас к активным действиям. На сей раз он явно находился над нами.

– Янсенист, тупица, – чуть слышно произнес Атто, раздраженный провокационным обращением к нему Дульчибени, и добавил громче: – Помпео, иди сюда, я хочу всего лишь поговорить с тобой.

Зычный хохот раздался сверху.

– Хорошо, я приду сам, – отвечал Атто.

Заявить об этом было проще, чем сделать. Внутренность Колизея, включая арену, представляла собой лабиринт из развалившихся стен, попорченных архитравов и полуобрушенных колонн, имевших вид какого-то фантастического леса, в котором было трудно сориентироваться еще и оттого, что свет луны едва пробивался сквозь затянутое облаками небо.

Веками Колизей был брошен на произвол судьбы, затем превращен в карьер по добыче мрамора и камня для многочисленных церквей, возводимых понтификами. Как я уже сказал, остались лишь стены, на которых прежде были расположены ступени с местами для зрителей, они веером поднимались от арены к верхушке внешней стены. Вкупе с узкими проходами, связующими круговые и концентрические коридоры, все это являло собой в нынешнем виде хаотическое нагромождение камней.

Мы бодро передвигались по одному из круговых коридоров, пытаясь определить, откуда доносился голос. Все было напрасно. Тогда Атто снова бросил вопросительный взгляд на Джакконио, но попытка того на нюх распознать местонахождение господина из Марша и на этот раз не увенчалась успехом.

Дульчибени словно бы догадался о возникших у нас затруднениях, потому как вновь подал голос:

– Аббат Мелани, я теряю терпение.

Против всякого ожидания, голос раздался совсем близко, но эхо мешало установить, откуда именно он шел. Любопытное дело, стоило смолкнуть эху, как послышался другой звук, хорошо мне знакомый – будто бы кто-то втягивал в себя носом табак. Этот звук повторился несколько раз.

– Вы слышали? – одними губами спросил я у Атто. – Как будто… он нюхает табак.

– Вот странно, в такую минуту, – удивился Мелани.

– Сегодня вечером он делал то же самое, когда отказался спуститься к ужину.

– То бишь накануне того, как приступить к приведению в исполнение своего плана, – отметил аббат.

– Вот именно. Я и раньше заставал его за этим занятием – перед тем как держать речь о браках между коронованными особами, об утративших стыд и совесть монархах, и еще не раз. Я обратил внимание, что после понюшки этого порошка он оживляется, словно бы становится сильнее. Как будто это помогает ему прочистить мозги или… снять усталость, снова обрести силы.

– Кажется, я все понял, – прошептал Атто, но не успел ничего объяснить.

Джакконио вцепился в нас и потащил за собой на середину арены, рассчитав, что там ему будет легче принюхаться. И впрямь, оказавшись на открытом месте, он потянул носом и вздрогнул.

– Гр-бр-мр-фр, – ткнул он в сторону величавых стен.

– Ты уверен? – в один голос спросили мы, испуганно озирая опасные и труднодоступные руины.

Джакконио кивнул головой, и мы тут же направились к указанному им месту.

Амфитеатр имеет четыре яруса, три нижних представляют собой идущие по всему эллипсу арочные пролеты, разделенные пилястрами и полуколоннами. Джакконио указал нам на средний ярус, по высоте намного превосходящий наш постоялый двор.

– Как мы туда заберемся? – спросил его Мелани, забыв понизить голос.

– Попроси своих обормотов помочь тебе, – крикнул Дульчибени.

– Ты прав, неплохая мысль, – бросил он в ответ, а затем примолвил потише, обращаясь к Джакконио: – Ты не ошибся, голос доносится оттуда?

Джакконио, не дожидаясь, двинулся вперед и подвел нас к одной из двух деревянных решеток, которыми забраны оба проема на концах эллипса, открытых только днем. От решетки начиналась широкая и крутая лестница, уходившая куда-то наверх и тонущая в самом чреве Колизея.

– Он поднялся здесь, – согласился Мелани. Лестница вывела нас на второй ярус. Огромный коридор опоясывал весь амфитеатр на довольно-таки приличной высоте. Причем света здесь, в этих удаленных от cavea[185]мест, было гораздо больше. Отсюда открывался величественный вид как на арену, на пологие стены, прежде служившие местом расположения зрительских рядов, так и на стены над ними, которыми был обнесен древний цирк. Зрелище было столь захватывающее, что мы чуть было не забыли во время краткой передышки, что привело нас сюда.

Однако сиплый и резкий голос Дульчибени вернул нас к действительности.

– Ты почти у цели, шпион короля.

И тотчас раздался выстрел. Мы как по команде повалились на камни. Дульчибени стрелял по нам.

Что-то затрещало всего в нескольких шагах от нас, отчего мы снова испуганно встрепенулись. Передвигаясь на четвереньках, я нащупал пистолет Дульчибени, расколовшийся при падении.

– Дважды промахнулся! Жаль. Смелей, Мелани, теперь у нас равные силы.

Я протянул куски пистолета Атто. Тот задумчиво смотрел в сторону Дульчибени, и пока мы приближались к нему, проговорил:

– Чего-то я все же никак не возьму в толк.

Я тоже был озадачен. Сомнения одолели меня, уже когда я поднимался по лестнице. К чему Дульчибени было увлекать нас в это странное преследование при свете луны, теряя драгоценное время и рискуя попасться с поличным? Зачем ему требовалось непременно затащить аббата на высоту, пообещав признаться во всем, что тот ни пожелает?