Книга Паломничество жонглера - Владимир Аренев

Чародей сухо кивнул:

— Не за что. Итак, чего же вы хотите от короля? Что вы ему предлагаете?

— Признать нас полноправными гражданами Иншгурры. И позволить перейти Тонрэй, чтобы усилить гарнизоны на южном берегу.

— И оставить Неарелм незаселенным?

— Скажите, господа чародеи, отдаете ли вы себе отчет в том, что через несколько лет Неарелм попросту перестанет существовать? Пелена доберется до Тонрэя, но прежде реку начнут переходить (и во множестве!) зандробы и пустуны. А почти никто в королевстве не готов к этому.

— Но переговоры устроить будет нелегко, они могут затянуться…

— Именно поэтому, господин Ахаз, мы хотим начать их как можно раньше. У нас еще есть небольшая отсрочка. Однако, если король станет хитрить и увиливать от ответа, мы перейдем Тонрэй с оружием в руках.

— Вы хотите, — спросил Фриний, — чтобы король признал гражданами Иншгурры всех вольноземельцев? Даже тех, кто…

— Даже их. Поверьте, большая часть «отмеченных зандробами» родилась от обычных родителей. Это всё Пелена, это она так действует на нас.

— А если король не захочет…

— Всех или никого, господин Фриний. Всех или никого. Так решил не я — это единственное, что я никогда не стал бы решать самостоятельно, — так решили все бароны Неарелма, которые присягнули мне.

Странная оговорка сиятельного привлекла внимание Фриния, и граф, кажется, заметил это.

— Буду с вами откровенен до конца, — произнес он, снимая повязку. Под нею чародеи увидели обычный, ничем не примечательный глаз… ничем не примечательный до тех пор, пока граф не открыл его.

Левый глаз хозяина Вольных Земель обладал вертикальным зрачком и изумрудной радужкой.

Почти тотчас граф опять надел повязку и пояснил, что когда он пытается смотреть обоими глазами сразу, то испытывает невыносимые головные боли.

— Впрочем, — добавил он, кривя рот в болезненной ухмылке, — в этом есть и свои преимущества.

Но тему развивать не стал.

(Во сне Фриний впервые начинает понимать, каково было графу смотреть на мир одновременно с двух разных точек зрения. О да, понимает! — и отстраненно удивляется, как тот не сошел с ума, не соскользнул в пучину безу…

Мысли рвутся, как леска, — на поверхности памяти — круги, круги, круги…)

Граф отпустил их из замка в тот же день, щедро расплатившись с Кирхаттом за оружие и назначив Фринию проводника до Сна-Тонра. Расставаясь, чародеи успели переговорить с глазу на глаз, хоть и недолго.

— Ты понимаешь, что они обречены? Король никогда не согласится признать «меченых» людьми. Ни Церковь, ни Посох ему этого не позволят.

— Посох-то согласится на компромисс… иначе что бы я, по-твоему, здесь делал? А вот Церковь… Возможно, им придется наступить на горло своим молитвам.

— А что ты предлагаешь делать мне? — Кирхатт хмыкнул:

— Возвращайся в Сна-Тонр и выполни то, о чем просил граф: расскажи тамошним даскайлям о его предложении и условиях. Пусть сами связываются с Суиттаром, а ты… ты ведь, если не ошибаюсь, до будущего лета являешься наемником Тойры? Ну вот пока и оставайся с ним, а там — посмотрим. Если захочешь, поезжай в Хайвурр и переговори с М'Оссом — или поищи меня в Улурэнне. Ну, бывай — глядишь, еще и свидимся! Да! — крикнул он, когда Фриний вместе с проводником уже отъехал от каравана. — Поздравляю с пятой ступенью, Найдёныш! Делаешь успехи, высоко пойдешь!

Что поделать: Купчина всегда оставался Купчиной, его ничто не изменит…

(«А тебя? — шепчет во сне ветер. — А — тебя?..»)

* * *

Сегодня дождь наконец решил устроить передышку, и небеса с самого утра баловали Ллусим не по-осеннему теплым и ласковым солнцем. Наверное, напоследок перед грядущими слякотью и морозами.

По такому случаю монахи подсуетились, устроив-таки долгожданную церемонию выноса священных реликвий и шествия с ними от монастыря к Храму, где реликвиям положено было находиться до конца Собора. На этот же день назначили проезд знатных паломников от Лимна (где те жили во время празднеств) к Храму и их поклонение всем этим перьям, клыкам, выползкам и прочим свидетельствам существования (и Нисхождения) зверобогов.

Толпа такие зрелища любила больше всего. Оно и понятно: тут тебе и высшая, так сказать, польза — в благостях Сатьякаловых, тут — и вполне матерьяльная привлекательность (карманы и кошели во время церемонии опустошались с неимоверной прытью и запредельным мастерством).

Матиль, услышав про шествие, оживилась и заканючила: хочу! обещали же!! ну пожа-а-луйста!.. Гвоздь оттаял. Он сказал сам себе, что чесотки бояться — к девкам не ходить, что второй раз молния в один дуб не шибает, что, в конце концов, юсподин Туллэк всё это время монастыря не покидал и ни с кем ни о чем сговориться не мог (не с Гриххом же, пьянчужкой старым, сговариваться!) — и значит, опасаться неожиданных врагов не стоит, а с прочими, с обычными, он, Гвоздь, сдюжит. Да и не один же пойдет, в компании. Вон Дальмин подбивает который день: чего сиднем сидишь, штаны протираешь — пойдем!

— Пойдем, — сказал Кайнор этим двоим, малышке и кучеру. — Прямо после завтрака и почапаем.

— Я с вами.

Гвоздь меньше бы удивился, заговори с ним метла или карета. Но Айю-Шун!.. Правду болтают, что во время Собора чудеса случаются.

— А как же графиня? — (Обычно тайнангинец, прилежно исполняя роль телохранителя, не отходил от чернявой ни на шаг.)

— Она велела идти с вами, — отчеканил Айю-Шун. — А о графине позаботятся господа Шкиратль и Эндуан.

Пусть так; Гвоздь всё равно не понимает, зачем она «прицепила» к нему тайнангинца и откуда вообще узнала о свежезамысленной прогулке, но спорить — не спорит, молча кивает и подмигивает конопатой: «Развеемся, малявка? »

Подмигивает и понимает: что-то такое перегорело внутри. Нет уже прежних задора и бесшабашности, и слишком много усталости, для жонглера просто вредной — усталости души, не тела.

Еще очень рано, солнце едва-едва выкатилось на небеса, но паломники уже откуда-то разведали о запланированном шествии, слух мигом облетел весь монастырь, и теперь, наскоро перекусив, большинство отправляется к Храму. Гвоздь с компанией вышли вместе со всеми и, вместе со всеми же, шагают по чуть подсохшей дорожной грязи, глазея по сторонам и предвкушая зрелище.

Упавшее на берег колесо Храма видно издали — сверкающие в утренних лучах купола и стены, черные нити навесных мостов, узорчатые провалы арок и пестрые серпантины лестниц. Вокруг Храма-колеса и внутри его обода — множество крупных и мелких зданьиц: в одних торгуют реликвиями, в других — экземплярами Книги, в третьих — животными для священных зверинцев. А есть еще палатки проповедников, будки прозверевших, где те за немалую плату прорицают будущее; есть, наконец, прилавки с фруктами, сластями, одеждой… Конечно, на Ярмарочном холме всё это стоит дешевле — так то там, а это здесь, рядом с Храмом!