Книга Жертва - Гарольд Карлтон

Они проехали мимо музыкального магазина, и она увидела на витрине альбом Марка — тот самый, про который он говорил ей, что это настоящий шедевр. Не много ли шедевров, с кривой улыбкой подумала она. На обложке сверкало черно-белое фото Марка в стиле тридцатых годов. Он остался еще на год в Италии в результате их затяжной битвы. Ей все же как-то удалось настоять на том, чтобы он продолжил свое изучение классической итальянской музыки. Минувшее лето он провел в Нью-Йорке, вновь пропадая у Кола Феррера в «Карлайле», где он пел каждую ночь. Единственным преимуществом остаться без Марка еще на год была перспектива оградить его еще на год от влияния Кола. Она была уверена, что еще один год в Италии окончательно переменит мысли Марка относительно исполнения современной музыки. А кроме того, изучение музыкального итальянского Ренессанса давало возможность получить право преподавать.

— Преподавать — да это последнее, чем я хотел бы заниматься! — обрушился на нее Марк, когда она впервые заикнулась об этом. — Мой альбомчик прекрасно расходится. Компания звукозаписи просит еще один.

Она упрашивала его поучиться еще год в Италии и вернуться со свидетельством преподавателя в Нью-Йорк.

— И тогда ты станешь свободным человеком! — пообещала она. — Устроители концертов никогда не будут относиться к тебе серьезно, если ты предъявишь им лишь этот альбом, — обеспокоенно говорила она.

— Кто тебе сказал, что мне хочется, чтобы ко мне относились серьезно? — язвительно заметил он.

Но в конце концов они пошли на сделку. — Если я останусь еще на год в Болонье, ты не будешь возражать против следующего альбома? — спросил однажды утром Марк.

Сопротивляясь, Марчелла согласилась. А теперь она жалела, что сдалась. Вскоре появился второй альбом, он мозолил ей глаза из каждой витрины грамзаписей по всему городу.

Но второе ее дитя было знаменито еще больше. Соня появлялась на телеэкранах каждый вечер, дразня и маня зрителей рекламой «Каресс». Коммерческие дельцы запустили сенсацию: Соня парила на вертолете над Центральным парком, спускалась с Эйфелевой башни, купалась с дельфинами или смеялась с крупа скачущей лошади. Она шептала «Ласкай меня!»[6]низким сексуальным голосом, а камера надвигалась на нее все ближе, и она уверенно смотрела прямо в объектив. Продажа товаров от Каресс резко подскочила, и фраза «Ласкай меня!» стала национальной поговоркой.

Теперь Марчелла была больше знаменита как мать Марка и Сони Уинтон, нежели благодаря необычайно успешной продаже ее книг. «Музыка любви» месяцами держалась в списке бестселлеров, помогая распродать и все ее прежние книги, а «Вечность начинается сегодня» сразу возглавила этот список, едва появился сигнальный экземпляр. Необыкновенная слава ее детей и заставила Скотта умолять ее написать историю собственной жизни, по крайней мере, так ей казалось. Вероятно, ему уже представлялись подзаголовки вроде «Как мне удалось вырастить двух вундеркиндов», мрачно размышляла она, но он подскочит как ужаленный, когда получит результат, потому что она решила, что незачем вообще писать о своей жизни, если не рассказать всю правду. Те сотни писем, которые она получала ежедневно, были до боли честными, ее читатели раскрывали перед ней сердца, как и она когда-то в своем первом письме к Эми. Она поняла, как важно признание: эта книга и станет ее признанием.

Это не было легким решением, и даже теперь она не была уверена, будет ли книга издана. Но сложность заключалась в том, что если она вложит всю свою любовь, свою душу и сущность в «Вечность начинается сегодня», тогда больше ей не о чем будет писать. Она чувствовала опустошение. Поэтому, когда Скотт предложил ей написать автобиографию, это стало новым вызовом.

— Кто это будет читать про мою жизнь? — потешалась она.

— А тебя разве никто не спрашивал, почему все твои книги автобиографичны? — спросил Скотт.

— Разумеется, все спрашивают, — отозвалась она.

— Так запомни, ни одна популярная писательница так не поступает! — закричал он. — Описывать свою жизнь! Опиши им ее, Марчелла, пусть они увидят тебя настоящую. Да они проглотят это!

— Они-то проглотят, — согласилась Эми, когда они вместе обсуждали это предложение. — А потом срыгнут и выплюнут. Ты потеряешь свою таинственность, Марчелла. Ты просто не можешь пойти на это!

Возражения Эми заставили ее колебаться. И даже сейчас — сейчас, когда она решилась на это, — она диктовала свою книгу, почти пугаясь увидеть ее напечатанной, смущаясь даже предложить секретарше отпечатать ее. Она знала, что вызывает любопытство. Светские хроникеры и прочие журналисты прозвали ее «подражательницей Гарбо», с тех пор как она перестала давать интервью год назад. Теперь, когда ее книги продавались только от ее имени, ушли все страхи и бессонные ночи, вызванные общением с прессой.

Ей нужна была работа, чтобы отвлечь свои мысли от Санти. Она старалась загрузить себя как можно больше, втискивая в свои дни как можно больше работы, уставая до изнеможения. Но с тех пор как Марк уехал в Италию, она чувствовала себя очень одинокой.

Поначалу ей казалось, что, помогая другим, она перестанет тяготиться тем, что ушло из ее жизни. Дважды в неделю по вечерам она занималась с восьмилетним доминиканским школьником, помогая ему разбирать трудные места, а потом везла его домой с неизменным Дональдом в «роллс-ройсе». Она также регулярно помогала бездомным в бедной части города, раздавая еду и беседуя с людьми. Она отдавалась своей добровольной работе самозабвенно и всегда анонимно. Все это помогало ей, но не могло удовлетворить так, как прогулки с Санти вокруг Вальдемоссы.

Когда машина просачивалась по Пятой авеню, зажатая интенсивным движением и обдаваемая выхлопными газами, перед ее глазами возникал колдовской городок, затерянный высоко в горах Майорки, словно видение из иных времен. Четырнадцать месяцев и двадцать три дня не видеть и не слышать его! А после того как она истощила свое сердце на любовные письма к нему, она стала бояться даже набрать его номер в Барселоне — а вдруг он подойдет и ответит чужим и бесстрастным голосом. Он был слишком горд, чтобы принять ее решение — такое простое и удобное. Он недостаточно любил ее, чтобы ждать. Нет, это несправедливо, тут же осеклась она. Он очень сильно любил ее, это она прекрасно знала, именно потому, что он любил ее так сильно, он и не писал ей. Он выбрал самый мучительный способ доказать ей, как неправильно она поступила.

Сейчас, перед лицом своего нового романа, ей хотелось ездить и ездить по городу всю ночь. Нью-Йорк был теперь поделен для нее на две части — улицы, по которым она гуляла с Санти, и те, по которым они не проходили. Разумеется, она ценила только «их» улицы.

Она была рада, что ей удается сдержаться и не названивать ему. Только это и давало ей возможность верить, что когда-нибудь однажды она поднимет глаза — от книги или тарелки — и встретится взглядом с Санти, и чувство немыслимой любви к ней, читаемое в его взгляде, заставит забыть об улыбке.