Книга Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер

— Нет, Акка! Нет!

Не думая о том, что делает, Ахкеймион кинулся к нему и обнял.

— Это все из-за тебя! — визгливо выкрикнул Ксинем. — Это все ты наделал!

Ахкеймион крепко прижимал к себе плачущего друга. Плечи Ксинема были такими широкими, что Ахкеймион едва сводил руки у него на спине.

— Нам надо ехать, — пробормотал он. — Надо отыскать остальных.

— Я знаю, — выдохнул маршал Аттремпа. — Надо отыскать Келлхуса!

Ахкеймион прижался подбородком к волосам друга. Кажется, его щеки так и остались сухими.

— Да… Келлхуса.

4111 год Бивня, начало зимы, окрестности Карасканда

Покинутое поместье было построено древними кенейцами. При первом визите Конфас некоторое время развлекался, разглядывая постройки, начав с самых древних и закончив небольшой мраморной молельней, возведенной неизвестным кианским грандом несколько поколений назад. Конфас не представлял себе, как можно не знать план дома, в котором остановился. Видимо, такая привычка — рассматривать все вокруг как поле боя.

Айнритийские дворяне начали прибывать в середине дня: отряды конников, кутающихся в плащи в попытке защититься от непрекращающегося моросящего дождика. Стоя вместе с Мартемом в полумраке крытой веранды, Конфас наблюдал, как они торопливо проходят через внутренний двор. Они очень сильно изменились с того вечера в саду у его дяди. Закрыв глаза, Конфас и сейчас мог увидеть их, тогдашних, бродящих среди декоративных кипарисов и кустов тамариска; лица их были оптимистичны и беспечны, вели они себя заносчиво и напыщенно, каждый был наряжен в соответствии с обычаями того народа, к которому принадлежал. Когда Конфас смотрел в прошлое, они казались ему такими… неиспытанными. А теперь, после месяцев войны, после пустыни и болезни, они выглядели суровыми и безжалостными, как те пехотинцы в Колоннах, что постоянно продлевают контракт, — ветераны с сердцами из кремня, которыми восхищаются новобранцы и которых до смерти боятся молодые офицеры. Они казались особым народом, новой расой; все различия, отличавшие конрийцев от галеотов, айнонов от тидонцев, были выбиты из них, как шлаки из стали.

И конечно же, все они ехали на кианских лошадях, на всех была кианская одежда… Теперь никто не обращал внимания на внешние детали; все важное крылось глубоко внутри.

Конфас взглянул на Мартема. — Они больше похожи на язычников, чем сами фаним.

— Пустыня создала кианцев, — отозвался генерал, пожав плечами, — она перекроила и нас.

Конфас задумчиво смотрел на Мартема, ощущая непонятное беспокойство.

— Несомненно, ты прав.

Мартем ответил бесстрастным, ничего не выражающим взглядом.

— Скажете ли вы мне, что происходит? Для чего Великие и Меньшие Имена созваны втайне?

Экзальт-генерал повернулся к черным, затянутым тучами холмам Энатпанеи.

— Конечно, для того, чтобы спасти Священное воинство.

— Я полагал, нас волнует исключительно империя.

Конфас снова внимательно взглянул на подчиненного, пытаясь разгадать скорее самого человека, чем его замечание. Со времен той неудачи с князем Келлхусом Конфас постоянно ловил себя на мысли, что ему хочется заподозрить генерала в измене. Он был недоволен Мартемом, и тому было множество причин. Но, как ни странно, всегда был рад его обществу.

— У империи и Священного воинства общий путь, Мартем. Хотя вскоре, подумал Конфас, пути их разойдутся. Это будет настоящей трагедией…

«Сперва Карасканд, затем князь Келлхус. Священному воинству придется подождать». Во всем должен быть порядок.

Мартем и глазом не моргнул.

— А если…

— Идем, — перебил его Конфас. — Пора подразнить львов.

Экзальт-генерал велел слугам — после пустыни он был вынужден приставить к той работе, которую прежде исполняли рабы, своих солдат — проводить айнритийских дворян в крытый манеж для верховой езды. Когда Конфас с Мартемом вошли в манеж, гости уже рассыпались по просторному темному помещению, разбившись на группки, грелись у жаровен с углями и приглушенно переговаривались. Всего их было человек пятьдесят-шестьдесят. Сперва никто не заметил их появления, и Конфас так и остался стоять в сводчатом проеме, изучая собравшихся, от глаз, которые в полумраке казались необычно яркими, до соломинок, прилипших к мокрым сапогам.

Интересно, лениво подумал он, сколько падиражда заплатил бы за этот зал?

Голоса стали стихать один за другим: люди заметили его.

— А где Анасуримбор? — громко поинтересовался палатин Гайдекки; взгляд его был таким же резким и циничным, как всегда.

Конфас усмехнулся.

— О, он здесь, палатин. Если не как человек, то как тема для обсуждения.

— Не хватает не только князя Келлхуса, — заметил граф Готьелк. — Нету Саубона, Атьеаури… Пройас, конечно, болен, но я не вижу никого из самых ревностных защитников Келлхуса…

— Несомненно, это счастливое совпадение…

— Я думал, мы будем совещаться насчет Карасканда, — сказал палатин Ураньянка.

— Ну конечно же! Карасканд сопротивляется. Мы собрались, чтобы понять — почему?

— Ну так почему он сопротивляется? — высокомерно поинтересовался Готиан.

Не в первый раз Конфас осознал, что они его презирают — почти поголовно. Люди всегда ненавидят того, кто лучше их. Конфас раскинул руки и двинулся к ним.

— Почему?! — воскликнул он, гневно сверкая глазами. — Это главный вопрос, не так ли? Почему дождь все льет, гноя наши ноги, наши палатки, наши сердца? Почему гемофлексия косит нас без разбора? Почему столь многие из нас умирают, барахтаясь в собственном дерьме?

Конфас рассмеялся, изображая изумление.

— И это после пустыни! Как будто мало невзгод, постигших нас в Каратае! Так почему же? Неужто придется просить старика Кумора, чтобы он сверился с книгами знамений?

— Нет, — сухо произнес Готиан. — Все ясно. На нас пал гнев Божий.

Конфас мысленно улыбнулся. Сарцелл утверждал, что так называемый Воин-Пророк будет мертв в течение ближайших дней. Но сможет он это устроить или нет — а Конфас подозревал, что нет, — после покушения им понадобятся союзники. Никто точно не знал, какова численность заудуньяни, которыми командовал князь Келлхус, но счет следовало вести на десятки тысяч… Казалось, что чем больше Люди Бивня страдают, тем большее их число переходит на сторону этого демона.

Но ведь не зря же говорят: пес крепче всего любит того хозяина, который его бьет.

Конфас пристально взглянул на собравшихся и сделал паузу, добиваясь большей эффектности.

— Кто может это оспорить? Гнев Божий пал на нас. И по заслугам… — Он обвел присутствующих взглядом. — Ибо мы дали приют лжепророку и потакаем ему.