Книга Покажи мне дорогу в ад. Рассказы и повести - Игорь Шестков

Ни одно предложение по рационализации процесса производства и повышению эффективности труда рабочих на конвейере, выработанное нашим маленьким коллективом специалистов, не было принято, не было даже доброжелательно рассмотрено. Говорили со мной стамбульские коллеги покровительственным тоном, как говорят богатые и успешные с бедными неудачниками, произвольно меняли тему, тянули время, рассказывали похабные амурные истории… иногда, как бы невзначай, переходили на турецкий и несколько минут тараторили на своем гортанном наречии, смеялись и многозначительно переглядывались.

Догадывался, что они обо мне говорили за глаза.

Посмотрите на этого несмышленыша! Ничего не понимая в процессе производства, он предлагает нам сомнительные новшества. Нас, уже много лет обеспечивающих стабильную работу фабрики, не ставит ни в грош. Молокосос! Непонятно как, уж не с помощью ли терпеливого зада… втерся в доверие одряхлевших и впавших в маразм членов совета директоров, и вообразил неизвестно что о себе и о своих приятелях-бездельниках из отдела рационализации! Плети, плети дальше, голубок, мы все равно тебя не слушаем. Играй в своей песочнице…

Один из них, Халим… полный и нагловатый, с дорогими перстнями на волосатых пальцах и с нефритовыми дракончиками на золотых запонках, томно улыбаясь и почмокивая чувственными губами, предложил мне в конце последнего заседания сходить с ним вместе в какие-то особые бани в предместье Стамбула.

— Там вас будут мыть и массировать профессионалы. Мастера своего дела. Возраст, темперамент и пол банщиков — по желанию клиента. От бодрых еще восьмидесятилетних старцев до пахнущих персиками шестнадцатилетних школьниц. После бани и бассейна — пиршество на природе в компании прекрасных женщин или мужчин. Танец живота или танец с саблями. Сладкие вина, ликеры, фрукты, кадаив и пахлава.

Остальные встретили его предложение ёрническими ухмылками и негромким хохотком. Звонили в маленькие колокольчики. Подмигивали. Кивали своими прилизанными усатыми головами с напомаженными проборами.

Все наши детализованные планы и разработки мне пришлось, по приказу руководства, оставить у них…

Старый жук Мольтке, проработавший на фирме чуть ли не со времен Теслы, напутствовал меня перед отъездом: «Дай им вволю покуражиться и покривляться… Они иначе не могут, поверь, тут нет ничего личного. Половину тысячелетия были холопами султана. Теперь разыгрывают из себя султанов сами. Уверяю тебя, после твоего отъезда они внимательно прочитают наши предложения и, скорее всего, потихоньку их реализуют. А потом — естественно — расхвалят себя до небес на годовом собрании. Работники они неплохие, и стоят не дорого… ради этого можно и потерпеть. Когда наши боссы навещают Стамбул, один из них, ну этот, толстый, Халим, водит их в баню с девочками и мальчиками. Это его единственная обязанность на фабрике. Я, грешник, тоже бывал с ним в бане… незабываемые впечатления…»

Сели в Братиславе без проблем. Мягко, как на травку.

Капитан объявил, что пассажиры, летящие в Берлин, могут остаться на борту. Вышла из самолета только одна шумная группа местных рыбаков-спиннингистов, проведшая две недели на побережье Мраморного моря. Человек двадцать пять. Весь полет до Братиславы они обсуждали свои рыболовные подвиги, показывали друг другу и соседям собственноручно сделанные блесны и фотографии улова. Почти все пойманные словаками рыбы были иглобрюхами, знаменитыми японскими фугу, безумно вкусными и ядовитыми. Я и не знал, что они водятся в Мраморном море. Благоразумные спиннингисты фугу не ели, а, предварительно сфотографировав для славы и потомства, бросали в море. Ели они запеченных в собственном соку в алюминиевой фольге сибасов и местный шашлык.

Минут через тридцать в самолет вошли новые пассажиры, молодые ребята, летящие в Берлин, чтобы насладиться наркотой и разнузданным сексом в знаменитом техноклубе Бернхайн (они громко говорили об этом по-английски, неправильно произнося название клуба), желтый тягач оттащил нас от здания аэропорта, самолет включил двигатели и покатил своим ходом к взлетной полосе.

В этот момент мной овладело скверное предчувствие. Да такое сильное… до спазмов в горле. И с видениями. Как в известном фильме. Но мужества на то, чтобы сорвать вылет и со скандалом покинуть самолет, у меня не нашлось.

Мы взлетели.

Спокойно и ровно набирали высоту. Я смотрел в иллюминатор, пытался понять, в какую сторону мы летим. Понял и не поверил себе. Вместо того, чтобы лететь на северо-запад, мы явно летели на северо-восток. В сторону Татр. Их синеватые вершины, частично покрытые снегом, уже показались впереди, на горизонте. Видно было и пирамидальную вершину легендарного Кривана, покрытого как шапкой белой тучкой.

И тут…

Самолет как будто налетел на невидимую преграду в воздухе, пронзил ее… и мы оказались в пространстве, в котором все было не так…

Рутинные законы аэродинамики и гравитации тут похоже не действовали. Свет преломлялся и отражался как-то криво. Звуки замедлились. Дышать стало трудно. Мысли плясали. Чувства прыгали.

Наш Боинг неправдоподобно быстро затормозил… остановился в воздухе, задергался, как пойманная рыба в сети, оба его двигателя поперхнулись, закашлялись… затем выплюнули из себя длинные оранжево-розовые огненные струи, запылали, раскололись, их обломки отделились от крыльев. Непонятная сила унесла их куда-то в бок. А наше воздушное судно завалилось на левое крыло, а затем резко пошло вниз по неширокой спирали. Штопор?

Гибель наша была теперь вопросом времени. Пассажиры поняли это и закричали.

От резкого перепада давления внутри салона я почти оглох.

Я не знал, что делают перед смертью. Почему-то глупо рассмеялся. Жизнь давно мне осточертела, но погибать вот так… врезавшись в землю в дурацкой туристической леталке… все-таки не хотелось. Паршивая смерть. Хотя…

Сейчас, сейчас…

Через несколько секунд мы уже видели крыши… совсем близко под нами. На одной из них я заметил одетого в черное трубочиста, похожего на черта. Он смотрел на нас. Рот его был открыт, розовые губы дрожали. Правой рукой он показывал нам средний палец.

В последний момент произошло чудо. Пилотам удалось остановить падение и выровнять самолет. И мы неестественно медленно летели над маленьким городком, сбивая крыльями трубы, старинные телевизионные антенны и голубятни и теряя винглеты, элероны и закрылки.

А потом нырнули вниз. На улицу.

Самолет… как ракета или серебристый автобус… парил какое-то время между домами. Так по крайней мере мне казалось. И парение это почему-то вызывало во мне эйфорию. Мне хотелось, чтобы оно никогда не кончалось.

Возможно это удивительное ощущение стало следствием неправильного восприятия времени. Мои парализованные страхом нервы не транспортировали, а задерживали сигналы, посылаемые глазами мозгу. Или пораженный ужасом мозг сам себя наркотизировал, кто знает.

Мы приземлились. Упали. Грохнулись. Разбились.

Переломанный в нескольких местах фюзеляж лежал на развороченной мостовой. Из-под его брюха выбивался огонь.