Книга Мария Волконская - Михаил Филин

Он был счастлив с Черкешенкой, Заремой, Марией (Потоцкой), с другими «летучими тенями» и «образами нежными»… А потом пушкинская Муза (во многом благодаря Машеньке Раевской) вдруг стала Татьяной Лариной:

И вот она в саду моем Явилась барышней уездной, С печальной думою в очах, С французской книжкою в руках (VI, 167).

И ее — «милую Татьяну», «ту девочку» — Пушкин, вне всякого сомнения, тоже полюбил, сразу и навсегда. Ее — но отнюдь не ее прототипа, не саму Марию Раевскую.

Марию Раевскую Пушкин не любил никогда.

Таков был окончательный, по существу предсмертный, вывод мемуаристки.

Признаниям поэта, литературным и жизненным, она так и не поверила…

Мы теперь знаем многие факты, связанные с «утаённой любовью» Пушкина, факты, о которых княгиня не ведала, — и потому правомочны утверждать, что ее мнение было излишне категорично. Для поэта Мария Волконская очень многое значила и в Жизни. И он имел определенные основания для встречных сокрушенных упреков:

Иль посвящение поэта, Как некогда его любовь, Перед тобою без ответа Пройдет, непризнанное вновь? (V, 17).

Думается, что гораздо точнее и справедливее, «диалектичнее» высказался по данному поводу наш современник, глубокий знаток Пушкина: «Когда приходилось выбирать между женщиной и Музой — он выбирал Музу»[1021]. При такой формуле пальма первенства принадлежит опять-таки Музе, однако любовь к реальной женщине никоим образом не исторгается из пушкинского бытия.

«Утаённая любовь» Пушкина — это драма в рамках любовного треугольника (Муза — поэт — Мария). Тут разрешительной, подходящей всем теоремы Жизнь не предусмотрела.

Княгиня же Волконская настаивала, что поэт был попросту лишен дара простой человеческой любви.

Но в мемуарах Марии Николаевны есть и другие нюансы, которые биографу желательно уловить. Так, она на всю жизнь запомнила, что Александр Пушкин в Гурзуфе «особенно любезничал» с Екатериной Раевской (Орловой). Да и приговор ревнивой «старухи» («В сущности, он любил лишь свою Музу…») не только суров, но и преисполнен горечи.

Это — уже не о «нашем великом поэте» (выделено мной. — М. Ф.), а о ее Пушкине. Тут, что называется, «заметы сердца» (VI, 3).

Кое о чем говорит и сбереженный княгиней «перстень верный».

…Я знаю, ты мне послан Богом, До гроба ты хранитель мой… (VI, 66).

Некогда, приехав в Одессу, Машенька Раевская написала ему что-то в этом духе.

Конечно, годы и обиды сделали свое дело — но обиды и годы, похоже, так и не превратили бывшее в ничто.

Глава 19

СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ

…Дней прошлых гордые следы.

А. С. Пушкин

После смерти внука, Сашеньки Кочубея, такой ранней и такой нелепой, княгиня Мария Николаевна Волконская лишилась последних сил, утратила саму волю к жизни, стала постепенно и необратимо угасать.

«Теперь она была старушка, с гладко причесанными волосами, только на ушах закрученными в два локона, — писал ее внук. — Седины не было; белый кисейный чепец обрамлял серьезное лицо и ложился концами на бархатную кацавейку. Остался прежний рост, остались удивительные глаза. В них осталась прежняя грусть и было много нового страданья и много новой мысли»[1022]. Так выглядела княгиня Волконская на одной из фотографий начала шестидесятых годов. (Позднее, в 1873 году, известный итальянский художник Н. Гордиджиани сделал с этой фотографии выразительный портрет Марии Николаевны.)

В Воронках стояла тогда та тишина, которую испокон веку принято называть кладбищенской, — и в тишине, на прогулках, ей хорошо думалось…

В траурные дни княгиня Мария Николаевна вдруг остро почувствовала, что она больше не хочет присутствовать при умирании близких ей людей, слышать «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему…», что ей невмоготу хоронить моложавых и юных. Она, старуха, чересчур загостилась на белом свете. Да и насущные дела были ею практически завершены, осталось лишь подвести итоги…

Итоги подводились тут же, на садовых дорожках, в уме — и в целом они удовлетворяли Марию Николаевну.

Княгиня сделала все от нее зависящее, чтобы ее дети были людьми родовитыми и обеспеченными. Им не придется заботиться о куске хлеба — Миша и Нельга смогут вести достойную, безбедную, независимую жизнь.

Сын, князь Михаил Сергеевич, удачно женился и уже обзавелся потомством, он на виду у высшего начальства и идет в гору, давеча получил Владимира 4-й степени. О будущем Мишеля Мария Николаевна, кажется, могла не беспокоиться[1023].

Дочь, потеряв недавно ребенка, пребывала в глубокой скорби — но у нее есть Сережа, но она счастлива подле Кочубея, боготворит обоих, а Николай Аркадьевич души не чает в супружнице. Значит, и здесь все как-нибудь перемелется, все еще впереди. У Нелли наверняка будут и обворожительные малыши, будет и безбурный, устроенный, не похожий на материнский, век[1024].